В начале было слово. Авторская методика по обучению речи детей с трудностями развития

С чего обычно начинают? Малыша приводят в детский сад, и там его вовлекают в игру. «Пи-пи», «му-му», «ля-ля», «би-би», «ав-ав», «ту-ту» – этими словами ребенка учат обозначать мышку, собачку, корову, поезд и т. п. Испокон века родители прибегают к такой подмене, играя с малышом и попутно обучая его говорить. От ребенка с синдромом Дауна ждут того же, что и от обычного малыша, надеются на то, что, увлеченно возясь с игрушками, он усвоит все эти «би-би» и «ту-ту» и обрадует маму и папу тем, что верно и вполне осмысленно отнесет такое словечко к игрушке, которой занят.

Я не пользуюсь этим приемом по двум причинам: во-первых, для меня это не самый близкий путь к успеху, я захожу с другой стороны (с какой – об этом дальше), во-вторых, потому, что знаю – избавиться от этих «пи-пи» и «му-му» в дальнейшем мне будет непросто. «Ту-ту» на самом деле не поезд, «пи-пи» и «му-му» не мышь и не корова – это их гудение, писк и мычание. Переход от слова «ту-ту» к слову «поезд» у обычного ребенка осуществляется сам собой и очень быстро. Потутукал и забыл. Другое дело – ребенок с синдромом Дауна. Вместо того чтобы сказать короткое слово «конь», он и год, и два, и три будет цокать языком и подпрыгивать на диване.

Конечно, если нет других способов научить ребенка называть вещи их именами, то пусть говорит что может и как может, лишь бы говорил. Обучая ребенка речи, приходится так или иначе выбирать то, с чем он справляется, отталкиваясь от его возможностей. Однако я не один раз убеждалась в том, что, даже научившись говорить, даже и в пять, и в шесть лет ребенок продолжает идти по линии наименьшего сопротивления, выбирает то, что полегче. Сказать «ав-ав» и «му-му» гораздо легче, чем сказать «собака» и «корова». Уж если ребенок к чему-то привык, что-то заучил неправильно, с этим очень трудно бороться.[6]

Лично я никогда не коверкаю слов, которые говорю ребенку, не сокращаю их. В облегченном варианте ребенок говорит только те слова, которые получаются у него сами собой, спонтанно и которые, разумеется, мы так или иначе впоследствии будем корректировать. Все должно быть так, как оно есть на самом деле. «Подними, подними тетрадку, зачем ты ее бросил? Тетрадке больно», – говорит ребенку мама. Ребенок и без того достаточно искаженно воспринимает действительность. Зачем же в чем бы то ни было этому способствовать?

Мама моего ученика сообщила мне, что логопед в детском саду, который посещал малыш, на нее обиделась: «Я себе в саду врага нажила!» И вот почему. Мальчик был очень способным, в возрасте трех с половиной лет четко произносил около двухсот слов – выучил он их за два месяца наших с ним занятий. Мать спросила логопеда, зачем ребенку говорить «му-му», «ав-ав» и «ква-ква», если он совершенно свободно говорит «собака», «лягушка», «корова» и т. п. Это и послужило причиной обиды: педагог настолько увяз в плену привычных представлений, что отказаться от них никак не мог!

И это случай не единичный. Девочка приходит на консультацию к логопеду в заведение, занимающееся проблемами детей с синдромом Дауна. Ее спрашивают: «Что делает малыш на картинке?» – «Ест», – отвечает девочка. «Ням-ням!» – радостно подхватывает логопед. Для чего?

На наших с ним первых уроках ребенок запоминает названия изображенных на карточках предметов. Но не только. Он постоянно слышит от меня слова, связанные с определенными, часто повторяющимися ситуациями, которые я либо моделирую сама, либо мы с ним находим на картинках в книжках и на сюжетных карточках. Соблюдая совершенно определенную последовательность, я произвожу точный, строго выверенный отбор этих слов, в отборе нет ничего случайного, взятого с бухты-барахты, – ничего того, что, не будучи хорошо проработанным, проваливалось бы в тартарары. Это те слова, которые станут первыми в его активном словаре помимо тех, которые он уже самостоятельно освоил.

Малыш полутора лет входит в комнату, вернее сказать, вплывает в нее на руках у матери, ибо ходить еще не научился. Мать усаживает его на диван. «А где у нас Юра?» – спрашиваю я. Беру его маленькую ладошку, ладошкой показываю: «Вот у нас Юра, вот он». Из урока в урок проделывая это, я добиваюсь того, что через некоторое время малыш и сам показывает, где Юра. «А Ромена где?» – «Вот она». – «Теперь маму покажи, где мама?» Малыш в растерянности. Мама расположилась в отдалении на стуле и удивляется тому, что ребенок ориентируется далеко не сразу, хотя, казалось бы, чего проще? – уж маму-то он должен знать! Для более прочного усвоения меняемся местами, я сажусь на стул, а мама на диван. Дома в эксперименте принимают участие папа и бабушка, вносят поначалу небольшую путаницу, но наконец цель достигнута. Где мама? Покажи, покажи, где мама? Там, там мама. Там.