В начале дня

Вскоре встал Виктор Васильевич, прошел, не зажигая света, через столовую, в сумерках, со сна, задел стул, ругнулся — вечно мебель не ставят на место, но, войдя в кухню и получив внушение, подобрел — не столько от слов жены, сколько от наполнявшего кухню сдобного духа и тепла. «Медведь, медведь… — согласился он. — А будить их все одно надо. Ничего, что ночью пришла: поест и снова ляжет».

В десятом часу все сидели за столом, пили чай с пирогами, и Виктор Васильевич похваливал жену — в назидание дочерям, чтоб ценили материнский труд, а также не без тайного умысла получить досрочно, до обеда, рюмку наливки.

Забежала соседка, попробовала пироги, сказала, что по переулку вот уже больше часа ходит военный в зеленой фуражке, с каким-то листком в руке, кем-то интересуется. В это время самая младшая в семье Оля подбежала к окну, крикнула: «Мама! Он на наш дом смотрит!» Отец подошел к окну. Действительно, на той стороне улицы, на тротуаре, стоял высокий стройный военный в длинной шинели и пристально, исподлобья глядел на их дом. Женщины испуганно притихли. Отец решительно распахнул форточку, крикнул: «Вы кого-то ищете?» Военный ничего не ответил и отошел.

Потом все снова пили чай, и Виктор Васильевич шутил над незамужней сестрой жены Галей и старшей дочерью, что вот де, отогнал от дома выгодного жениха, потом пришел племянник Екатерины Авраамовны Аким, слесарь, и стал чинить лопнувшую пружину у старого граммофона, починил, и граммофон завели. Хозяйка, нарушив положенные сроки, поставила на стол бутыль с вишневой наливкой и первой налила себе рюмку. Соседка, конечно, осталась еще «на минутку». Выпили за День Конституции, за то, что каждый человек, у кого совесть чиста, может спать спокойно, за холостяка Акима, чтобы он не мотался, а скорее женился бы на хорошей женщине. И в эту минуту хозяйка чутким ухом, сквозь смех, уловила, что во дворе залаял Мурзик, вскочила, побежала к дверям. Звякнул звонок, Екатерина Авраамовна толкнула незапертую дверь и замерла. У порога, в сенях, почти упираясь зеленой фуражкой в потолок, стоял военный в длинной шинели, тот самый!

Это был он, лейтенант Петр Нечаев.

Три дня назад начальник заставы Патарыкин все-таки подписал приказ об отпуске, но посоветовал своему заместителю не говорить в штабе об истинных намерениях. «Отпуск я тебе, можно сказать, с кровью вырвал, обстановка на границе сам знаешь какая, а ты вдруг, ляпнешь: поеду за невестой. И за какой? За мифологической! — Саша Патарыкин любил иногда подпустить ученое словцо. — Представь, что вернешься назад без молодухи и даже без штампа о браке? Позор будет на весь отряд — и тебе, и мне!»

Петр согласно кивнул, и в штабе, когда начфин, выписывая проездной литер, спросил его, почему он едет не в Сибирь, как прежде, а в Ростов, ответил шуткой, что решил сэкономить государственные денежки: ведь проезд до Ростова, наверное, раза в три дешевле, чем до Сибири. Начфин похвалил лейтенанта за бережливость, хотя понял, конечно, что тот шутит.

Белецким же Нечаев прямо заявил: «Еду к Тамаре, давайте письмо». Федя иронически хмыкнул, но промолчал, не решился отрезвлять начальника. А скучающая в Перемышле Лера, увидев литер до Ростова, восторженно захлопала в ладоши: «Аи да Петя! Ну и молодец!» — и тут же настрочила записочку подруге. И вот Петр в незнакомом городе. В темноте вышел на привокзальную площадь, ежась от влажного ветра, остановился под фонарем, посмотрел на план, нарисованный Лерой. Стрелка вела прямо, потом направо, через мостик над речушкой вдоль трамвайной линии, до продуктового магазина.

А уж оттуда до заветного дома не больше пятидесяти метров: четвертый или пятый от угла, в три окна, под зеленой крышей.

Петр шел быстро, походным шагом, ни о чем не думая. Но ориентиры засекал — «на случай отхода». Вот тумба с афишами, здесь кончается дорога к вокзалу и начинается шоссе. Вот поворот направо, где-то здесь должен быть мостик. Ага, есть! Петр облегченно вздохнул. Теперь лежащий в белесой мгле город уже не казался чужим.

Вот и переулок. Единственный фонарь освещал лишь два-три домика, дальше все тонуло в темноте. Петр толкнул в плечо сторожа, дремавшего на ступеньках магазина. «Где дом восемьдесят три?» Сторож испуганно вскочил, наверно, приняв его за милиционера. «Тут, товарищ начальник!» — он махнул рукавом тулупа вправо и отдал честь.

Ломая спички, лейтенант светил на номера. Но Лера, видимо, что-то напутала. Дом под номером восемьдесят три был длинный, в шесть окон, с высоким чугунным крыльцом и какой-то табличкой на двери.

«Нет, это явно не то! — решил пограничник. — Буду ходить взад-вперед, пока не рассветет. — Чтобы убить время, начал считать шаги. — Ведь где-то же она здесь, близко?» — думалось ему.

Наконец появились первые прохожие. Загремели ведра, заскрипели, захлопали ставни. Две женщины, набиравшие из колонки воду, показали на маленький домик с дымящейся трубой. «Не восемьдесят третий, а восемьдесят четвертый, — наперебой объяснили они. — И хозяин там есть, и хозяйка, и две дочки, одна уже барышня, Тамарой зовут».