В начале пути

Ой ли? Даже если забыть о том, что юнец поучает взрослого мужа, всем известно о пристрастии молодого императора к вину, и не то чтобы к легкому, а к крепкому голландскому. Подумать-то об этом капитан подумал, но виду не подал. Стоит как литой из бронзы, лишний раз не пошевелится. Юн император, зрел, умен или глуп, он, Глотов Петр Иванович, капитан лейб-гвардии Семеновского полка, России и этому мальчишке на верность присягал. А потому все просто – выполняй воинский долг и не задумывайся о лишнем.

– Чего молчишь, капитан?

– Так не спрашиваешь ни о чем, государь, вот и молчу.

– Ладно, не стану ходить вокруг да около. Через две недели я собираюсь отправиться по святым местам, дабы возблагодарить Господа за чудесное исцеление. Двор здесь останется. Сопровождать будут две роты гвардейцев. Тебе надлежит тайно держать свою роту в готовности, так чтобы в течение часа быть готовым к выступлению. Вместе с тем ни у кого не должно возникнуть подозрений по поводу специальной подготовки к походу.

– Государь, я известен как служака-педант. Так оно, по сути, и есть. Но я всегда знаю доподлинно, что предстоит моим парням. Прости, но вслепую я ничего предпринимать не стану, потому как от дел политических, а здесь, похоже, именно ими и пахнет, стараюсь держаться подальше. Я солдат, и мое дело простое – разить врага государства Российского нещадно и умеючи.

– Вот, значит, каков.

– Уж каков есть, государь.

– Добро. Тогда ответь мне, ведомо ли тебе, что происходит при дворе?

– Ведомо, государь. Не доподлинно, но ведомо.

– И?

– Долгоруковы всячески хотят тебя подчинить своей воле, окрутить с Екатериной и через нее подобраться к трону, дабы править Россией. Остерман пытается воспротивиться тому, имея свой интерес – рост собственного влияния. Ты, государь, не обращаешь на это внимания, пребывая в забавах. Но то меня не касаемо, потому как я человек не придворный, а воинский.

Коротко и четко, по-военному прямолинейно. А ведь не производит впечатления глупца. Получается, противна ему вся эта мышиная возня, потому как обида в голосе звучит неприкрытая. Не простой он служака, а с головой светлой. И от политики подальше держится не потому, что глуп, а как раз от ума немалого. Понимает: случись что, его, как разменную монету, первым бросят на съедение противникам.

– Что же, в общих чертах верно. А главное, честно и без прикрас. Но как бы тебе ни хотелось от дел политических в стороне держаться, оное не получится. Я понимаю, что юн и в этих играх мало что смыслю. Но знаю одно: волей Господа нашего я оказался на престоле, Его же волей гибели избежал, так как меня уж и соборовать успели. А посему просто стоять в стороне и смотреть, чья возьмет, не могу. Потому как тогда дела моего деда, на кои он жизнь положил и во имя чего не пощадил даже сына родного, батюшку моего, прахом пойдут. Долгоруковы верх возьмут – и откатится Россия назад или замрет на месте. Остерман окажется в победителях – иноземцы государство заполонят, и тогда все победы, доставшиеся большой кровью и беспримерным мужеством, будут напрасны, потому как Россию возьмут без боя. А потому, хочешь ты того или нет, остаться в стороне у тебя не получится. Говоришь, политика и интриги не твоего ума дело? Так тому и быть. Но присягу выполнить тебе придется. А присягал ты мне, юнцу безусому и пока разумность свою никак не проявившему. Так что скажешь, Петр Иванович?

– Долг свой исполнять моя прямая обязанность. Приказывай, государь.

– Сначала ответь на мой вопрос. Возможно ли изготовить твою роту, чтобы она была готова к походу в течение часа, и при том не вызвать подозрений?

– Можешь отдать приказ хоть сейчас, государь. Уже через час рота выступит в поход.

– Даже так?

– Точно так, государь. Все содержится в полной готовности, остается только собрать солдат, погрузить обоз и выступить. Часа более чем достаточно.

– В иных ротах так же?

– Нет, государь. Не в похвалу себе скажу, иные капитаны не так охочи до службы.

– А вот это радует особо. Тогда неси службу, как и прежде, о разговоре нашем никому ни слова. И будь готов выступить по первому требованию.

– Слушаюсь, государь.

Глава 4 На богомолье

Господи, и смех и грех. Дед, он, конечно, Великий, много сделал такого, о чем иным правителям и мечтать не приходится. Иноземцев призвал, и не просто на службу, а чтобы они своими знаниями делились и учили наукам подданных Российской империи. То деяние действительно великое, и толчок России был дан огромный. Но порой и этого великого человека заносило на такие перегибы, что без улыбки и не взглянешь.

То, что дед вывел русских женщин из заточения в светлицах, – это конечно же правильно. Как верно и то, что ломал устои и закоснелость. Но специальным указом заставлять людей обряжаться только в иноземное платье – это перебор. Женщины, да еще и поддержанные его государевой волей, и сами взяли бы свое. Причем не огульно перенимая все иностранное, а с оглядкой на традиционное и подходящее под местные условия.