В начале пути

Но настроения засесть за учебу не было никакого. А откуда ему взяться, если из дальнего сарая порой доносятся крики Ивана Долгорукова? Ведь не сторонний человек. Пока добирались до села, подспудно в голове сидела мысль о нереальности происходящего, что все еще образуется. И только вот эти крики допрашиваемого с пристрастием возвестили Петру – все это реальность и он окончательно потерял того, кого искренне считал другом.

Вечером ему принесли радостную весть. Ну как радостную. Оказывается, в окрестностях есть медвежья берлога. Этот ворюга уже застращал всех сельчан. То посевы потравит, то на пасеку заберется, то огородам достанется. Собаки разок было накинулись на него, но матерый зараза так дал им на орехи, что теперь, лишь почуяв его дух, поджимают хвосты и тихонечко скулят. Гоняли этого охальника и дрекольем, и горящими головнями, да все без толку. Раз за разом возвращается и продолжает чинить обиды.

Уж и берлогу его выследили, в которой он не первый год обретается, а трогать его не моги. Подпалили слегка морду, прогнали, и будет с вас. Барин местный падкий до охоты, в особенности на медведей. И не абы как, а чтобы один на один. Сам здоровый, что тот медведь. Уж несколько шкур на стенах в усадьбе висят, да из одного дивное чучело сделано. Прямо как живой, если не зная взглянешь, так и обомлеешь.

Однако этого мишку не трогает. Ему, вишь ли, неинтересно с недомерком связываться. Вот пусть взойдет в полную силу, отожрется на крестьянских пажитях, вот тогда он со всем уважением и удовольствием. А им-то, горемычным, что делать. В этом году паршивец до того обнаглел, что двух телят задрал и утащил. Ну чистый аспид.

И тут такое везение. Сам государь припожаловал. Уж ему-то местный барин не указ. Вот и поклонились капитану Глотову, мол, поспособствуй. Оно и потеха царю-батюшке, и заступничество за рабов его, сирых и убогих. А в качестве приза добыча в виде великолепной шкуры и свежая медвежатинка. Опять же в нем того мяса столько, что всех воев накормить хватит.

Петр воспринял известие с энтузиазмом. Отличная возможность избежать этих воплей, тянущих из него жилы, и развлечение достойное. Вот теперь в сопровождении двух плутонгов[2] пробирается к берлоге, путь к которой указывает один из крестьян.

Дошли наконец. Крестьяне-то сказывали, что берлога недалече, но, по всему выходит, не меньше пяти верст протопали. Да по глубокому снегу, да среди деревьев с подлеском богатым и завалами из сушняка. Словом, буреломы сплошные и непролазные. Близ села-то весь сушняк растащили для печей, а вот подалее начинается самое настоящее веселье.

Вот он, сугроб над берлогой. Незнающий человек эдак со стороны взглянет и ничего не поймет. Но опытный заметит и легкий парок над снегом, и дыру в два кулака взрослого мужа, с уже образовавшимся настом. Вот это и есть берлога медвежья, в которой он зиму коротает, посасывая свою лапу.

Охотники переглянулись. Петр с собой взял только четверых. Остальные не столько для охоты, сколько для охраны. Разбрелись окрест да блюдут, чтобы никто не умыслил чего против юного императора. Да и интереса никакого, коли полсотни стволов уставится на одного мишку. Эдак перестараются, оберегая его персону, и пальнут чуть не разом, а тогда и шкуру издырявят, что сито, и удовольствия лишат.

Два дюжих гвардейца с пониманием кивнули Петру. Поудобнее ухватили толстую жердь из загодя срубленного молодого деревца, сунули заостренный конец прямо в дыру на снегу. Жердь ушла на добрую сажень[3], низко стелясь над снежным покрывалом. Поначалу-то шла легко, но потом стало немного труднее, отверстие для дыхания, оно ведь не прямое, как жердь. Вот и приходится пробивать пробку из мха и сухой травы, которой медведь заделывает вход в свое жилище. Сама берлога расположена не глубоко, не более аршина[4] от поверхности, а вот вход как раз в ту сажень длиной и есть, потому и жердь входит под таким малым углом.

Наконец жердь прошла лаз и добралась до самого мишки. Парни это сразу определили. Пробка пробивалась не без труда, но все же она не живая, а тут явно плоть почувствовалась, она и мягкая и упругая, опять же зверь зашевелился, потревоженный незваными гостями.

– Есть, государь. Достали! – радостно оскалившись, доложил один из гвардейцев.

– Готовься, государь. Робяты, не оплошайте, – не разделил радостного возбуждения напарника более зрелый служивый.

Оно и понятно. Это молодости все нипочем и всюду сплошное баловство. Даже служба ратная и опасная не учит уму-разуму. Последнее, как и степенность, приходит с годами, сменяя молодую горячность.

Петр нервно сглотнул, перехватил поудобнее карабин, который был как раз по его руке. Армейская фузея, оружие куда более серьезное, тяжелое и неуклюжее в юношеских руках, длиной чуть ли не в его рост. Карабин Петра специально для него и подобран. Он гораздо короче и в два раза легче, хотя имеет ту же пулю, что и фузея. Оно конечно, прицельно вдаль из такого не стрельнешь, но до пятидесяти шагов очень даже ничего, а тут не больше дюжины.