– Наверное, для тебя это в самом деле так, – ответил он. – Ты и ко мне всегда относился как к биологическому фактору. У нас с Шейлой иные отношения. Она для меня важнее всего на свете. Всего – значит всего, папа.
– А эта… девица?
В голосе мистера Эйвери сквозило такое презрение, что Дэниела передернуло.
– У «этой девицы» есть имя, к твоему сведению. Ее зовут Трейси.
– Хорошо, пусть Трейси. – Отец процедил это имя сквозь зубы, как название заразной болезни. – Она для тебя тоже много значит?
– Довольно много. Она весьма важный для меня человек.
Еще несколько минут назад Дэниел собирался сказать отцу, что любит Трейси. Но известие о том, что она скрывала от него нечто очень важное, спутало все его планы. Он не мог так просто заговорить о любви к ней.
Отец помолчал немного. Наконец сообщил:
– Я никогда не понимал, почему ты опустился до ее уровня.
– Если кто-то из нас и снисходил до другого, так это Трейси.
– Однако эта возвышенная душа не погнушалась взять у меня откупные.
– Я не знаю мотивов ее поступка, но полагаю, что, если она действительно так поступила…
– Что значит – если? Ты что, подвергаешь мои слова сомнению? Обвиняешь меня во лжи?
– Да. – Дэниел сам удивился, как просто было об этом сказать. – Я знаю тебя, папа. И знаю, что ты не остановишься перед ложью, если она будет тебе выгодна. А Трейси – другая. Если она взяла у тебя деньги, значит, сделала это не ради себя, но ради дочери. – Он сделал паузу и добавил:
– Нашей с ней дочери.
– Дэниел…
– Я хотел пригласить тебя в гости или сам тебя навестить вместе со своей семьей, но теперь думаю, что с этим следует подождать. Сначала мне нужно уладить мои дела здесь…
– Послушай, мой адвокат…
– Совершенно мне не нужен, – закончил за него сын. Он не знал точно, что собирается делать, но в неуместности адвокатов не сомневался. – И вот еще что, папа…
– Да? – Голос мистера Эйвери неожиданно показался ему больным и старым.
– Когда, наконец я приглашу тебя в гости, тебе придется принять Трейси и примириться с ней. Может быть, я многого не знаю, но уверен, что она стала частью моей жизни. Возможно, она откажется принять мое предложение, но в любом случае остается матерью моего ребенка, и ты обязан обращаться с ней уважительно.
– Дэниел, последний раз тебе говорю…
– До свидания, папа.
И он с треском положил трубку. После чего откинулся в кресле и простонал как тяжелобольной.
Почему Трейси не сказала ему о разговоре с отцом? И о том, что взяла от него деньги? Почему предпочла скрыть это? И только ли это скрывает она по сей день?..
– Эй, где все? – позвала Трейси, входя в непривычно тихий дом. – Дэн! Шейла! Я вернулась!
Ответа не было. Может быть, ушли на прогулку? Молодая женщина положила сумочку на столик и скинула туфли на каблуках.
Денек выдался тяжелый. Вместе с мастерицами она не отрывалась от швейной машинки, зато успела в срок выполнить два важных заказа. Поэтому усталость компенсировалась удовлетворением от успешно проделанной работы.
Мурлыча под нос песенку, она двинулась в гостиную – и едва не подпрыгнула от неожиданности, когда из угла полутемной комнаты ее окликнул тихий голос:
– Трейси…
Это был Дэниел. Он сидел в кресле, ив сумерках нельзя было разглядеть его лица.
– Ну и напугал ты меня! Почему ты сидишь в темноте? И где Шейла?
Трейси почувствовала внезапное желание взобраться к нему на колени, уютно свернуться, как котенок, и так замереть. Она очень устала, и последние часы работы ее поддерживала только мечта о тихом семейном вечере с дочерью и Дэниелом.
– Был трудный день? – спросил он.
В его голосе звучали какие-то странные, отчужденные нотки. Так Дэниел не разговаривал с ней с первого дня их встречи, когда неожиданно заявился в ателье перед самым закрытием.
– Что-то не так? И где Шейла?
– У Лоренса. Он повел ее в кафе, а потом они будут вместе смотреть телевизор. Нам с тобой надо поговорить наедине.
Холодный и безжизненный голос Дэниела пугал Трейси все больше и больше. Кровь стыла в жилах от этого холода.
– Хорошо, – осторожно сказала она и присела в кресло напротив него.
Теперь, разглядев лицо Дэниела вблизи, молодая женщина по-настоящему испугалась.
Он выглядел ужасно. Под глазами залегли тени, взгляд был напряженный, как у больного или переживающего большое несчастье человека. Трейси подавила желание погладить его по щеке, утешить прикосновением. С каждым днем эта жажда – дотронуться до него, приласкать, прижаться всем телом – неудержимо росла. Как долго она сможет выдерживать такое?
– Что случилось? – спросила она как можно спокойнее.
– Я сегодня говорил с моим отцом.
– И что же?
Трейси старалась сохранять невозмутимый вид, но одно упоминание о Марке Эйвери заставляло ее дрожать.
– Что ты сделала с деньгами, Трейси?
– Он рассказал тебе?! – изумилась молодая женщина.
Она-то всегда полагала, что мистеру Эйвери выгоднее держать язык за зубами. Как же он смог рискнуть собственным благополучием?
– Да, он рассказал мне. Так что же ты сделала с деньгами? Отец сказал, что ты предпочла взять у него чек и сбежать.
– Так и было.
– И все? Это все, что ты можешь сказать в свое оправдание?