В надежде на лучшее прошлое

После стихнувшей агонии Марина, все еще лежа в постели, повернула голову к окну, за которым густо повалил мокрый снег. Обычная, изводящая и без того перегруженные нервы, петербургская слякоть. Несвежая гостиничная штора морковного цвета с дурными узорами слегка колыхалась от открытой форточки. Марина поднялась на локте, придерживая на груди застиранную простынь, и осмотрелась вокруг. Грязненький гостиничный номер, приглушенный свет дешевого, колченогого торшера, недопитая бутылка красного вина, разлитая в фужеры для шампанского, любимый мужчина похотливо гладит хозяйской, уверенной рукой ее бедра. «Сколько убогости и пошлости в моей высокой любви», – впервые за долгие годы подумала Марина и тяжело закрыла глаза от отвращения и стыдливости. Она не хотела видеть эту реальность, она отказывалась на нее смотреть. Перед ней всплыла маленькая, худенькая фигурка Сереженьки, ее младшего сыночка, жавшегося у стены в прихожей и тоскливо провожающего ее до входной двери. Марина мгновенно дернулась всем телом, словно напуганная выстрелом утка, открыла глаза. Олег ничего этого не заметил. Он был слишком занят своей собственной эйфорией, чтобы уловить перемену, так скоро произошедшую с его подругой. Он радовался своей мелкой мужской победе. Его всегда пленяло сочетание вина и женщин, он понимал, что это обжигающее, невозможное счастье вот-вот покинет его, и он будет с трудом преодолевать лестничные ступеньки вниз и вверх, думая о высоком давлении и болях в мочеиспускательном канале. Он будет, едва справляясь с грузностью собственного тела, тяжело переводить дух на этих чертовых ступеньках, скоро будут ныть и ломить кости к перемене погоды и непременно к дождю. Совсем скоро он ощутит прилив снисходительности к старым, потасканным ловеласам, над которыми когда-то насмехался. Но это все будет не теперь, а в другой жизни. Пока еще есть время, еще можно себе позволить об этом не думать и нырнуть в теплое безумное море многочисленных женских тел, скрашивающих его трудовые будни, ибо в выходные и праздники он старался быть примерным семьянином.

Сейчас он нежился, он просто купался – не в Марине, нет, он был очень далеко от нее, он купался в себе, в своей мужской силе и власти над происходящим.

Наконец он заметил мрачную тень на гладком личике Марины Елецкой, которое совсем недавно, всего несколько минут назад светилось беззаботным счастьем. «Женщины не в меру эмоциональны и впечатлительны, – думал он, – стоит ли обращать внимание на их бесконечные капризы». Ему не терпелось посмотреть на часы, но он не решался из-за того, что Марина крайне отрицательно относилась к его попыткам контролировать время или сокращать часы их встреч. Она умудрялась запросто устроить небольшую, но малоприятную сцену из-за подобной мелочи. В последнее время он все чаще стал ощущать ее раздражение, исходящие от ее же, собственной нетерпимости и недовольства ситуацией.

Олег Васильевич был доволен собой, как никогда, и, раскрасневшийся и помолодевший, в отличном расположении духа, торопливо одевался, при этом всем видом пытаясь показать, что делает он это не спеша. Марина, бледная и злая, нехотя натягивала чулки, проклиная свое влечение к этому уже не слишком молодому, к тому же женатому человеку. Она нарочито долго одевалась и причесывалась, видя, как он, исполнив заключительный аккорд в этом любовном поединке, старается побыстрее от нее отделаться. Ее бил легкий озноб, тело покрылось гусиной кожей, но она все тянула время и не надевала платье. Марина болела этим мужчиной, она чувствовала его отстраненность и ревновала к той жизни, в которую он так спешит, к жизни, наглухо закрытой от ее глаз. Ей невыносимо захотелось наговорить ему разных пошлостей, устроить постыдную бабскую истерику и расстаться навсегда, или же броситься к его ногам и вымаливать хоть немного любви, клянчить позволения остаться в его жизни, насколько это возможно. Она принялась молить какую-то небесную милость сжалиться над ней и послать избавление от мук. Олег поймал ее отчаявшийся взгляд:

– Не огорчайся, Марочка, ты взрослая, слишком взрослая, чтобы так по-детски надувать свой прелестный вишнёвый ротик. Когда мы начали встречаться, ты прекрасно знала, что я женат и все места в моей жизни заняты. Свободных мест нет и не будет, так уж вышло. Ты была готова это принять, мы ведь заключили с тобой договоренность о ненападении. А сейчас ты почему-то злишься. Это против правил. Нехорошо, очень нехорошо.

Она из последних сил сдерживала себя, чтобы не начать военные действия против его чудовищных правил, с которыми она когда-то согласилась, против его семьи, его самодовольных ухмылок, против грязных морковных занавесок, против всей его жизни. Но она взяла себя в руки, и ее голос звучал на удивление спокойно:

– Алик, любимый, время не стоит на месте, его нельзя остановить в определенном положении, согласно уговору. Мне казалось, мы полюбили друг друга и можем позволить себе пересмотреть наши взгляды друг на друга и жизнь в целом, – попыталась неуклюже философствовать Марина.