В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле

К середине месяца наш плот достиг протяженного отрезка реки, ориентированного на север. Печора становилась все шире. Холодный встречный ветер стал относить плот вверх по реке. Попробовали к плоту привязать срубленную ель. Дерево ушло в воду, и только часть веток торчало из реки. Некоторое время оно тянуло плот, но за день мы проплывали немного, и вскоре плот опять начало сносить вверх по реке.

Решили пристать к берегу в одном из крупных сел. Своими силами выгрести к берегу было очень трудно. Договорились с мотористом на катере. Катер рванул, плот почти встал на дыбы, при этом его передняя часть стала уходить под воду, но Борис Александрович успел перерубить буксирный канат. К берегу подошли на веслах, выбиваясь из последних сил.

Пребывание на берегу стало навевать тоску. Я малодушно запросился домой. Меня посадили на проходящий пароход, нагрузив кучей уже ненужных вещей, от спального мешка до телогреек и сапог. На вокзале в городе Печора я провел в очереди в кассу вечер и целую ночь, и наутро смог купить билет до Москвы. В вагоне забрался на полку и лег спать в своем спальном мешке. Проснулся утром следующего дня. Соседи рассказали, что ночью по поезду проходил патруль, проверявший документы и искавший беглых из лагерей, иногда видневшихся по сторонам железнодорожного пути. Осветив фонариком мою физиономию, они решили, что на беглого бандита я еще не похож и не стали будить.

Через пару дней после приезда я навестил склад на Дзержинской и сдал порученное мне снаряжение. При этом обнаружилось, что два высоких резиновых охотничьих сапога были из разных пар, и их пришлось нести домой. Сдал я их недели через две-три, когда приехали все остальные участники экспедиции.

Сельскохозяйственные работы

В Институт я был зачислен в 1966 году, после окончания географического факультета МГУ.

Отдел геоморфологии, лаборантом которого я стал, помещался в одной из самых больших комнат второго этажа № 9. Наша дверь была почти напротив двери дирекции. Сейчас, после перепланировки, на месте последних – глухая стена. В нашей комнате возвышались огромные, набитые книгами, папками, образцами, рулонами с картами шкафы, стояло много столов, тоже заваленных книгами и бумагами. На столе у пыльцевика Е. А. Мальгиной стоял микроскоп.

За одним из столов сидел заведующий отделом Ю. А. Мещеряков. С обворожительной и немного виноватой улыбкой он сказал, что мне необходимо поехать на две недели на сельскохозяйственные работы (как тогда говорили в «колхоз или совхоз»).

На географическом факультете в колхозы и на стройки нас не посылали. Не помню как в других группах, но уважающий себя студент-геоморфолог обычно задерживался в поле где-нибудь в Сибири или на Дальнем Востоке на срок от месяца до двух-трех. Некоторые ухитрялись приезжать к началу зимней сессии, результаты которой были в этом случае далеко не блестящи. Оправданием служили справки от начальства экспедиции о нелетной погоде и других природных бедствиях, помешавших студенту вовремя выехать. Так что «колхоз» был для меня делом новым.

На следующее утро одной из самых ранних электричек я приехал в Дмитров, откуда добрался до бригады совхозных овощеводов, растивших капусту и другие овощи на пойме р. Яхромы, протекавшей под уступом Клинско-Дмитровской гряды. Среди ряда больших палаток выделялся навес из досок и брезента, под которым располагалось что-то напоминающее армейскую полевую кухню. Это была столовая, где городских работников должны были кормить. К кухне полагалась кухарка из местных, но она куда-то сбежала и «городские» взяли дело в свои руки. По утрам к нам приезжала бортовая машина и развозила нас по полям.

Но не работа больше всего запомнилась мне, а бригадир нашей институтской бригады. Это был яркий, уникальный, прежде всего по своей физической силе, Виктор Филькин. Он был сотрудником отдела геоморфологии и работал в тесном контакте с Ю. А. Мещеряковым. Как шутили в Институте, а в каждой шутке, как известно, есть доля правды, Витя Филькин был «оруженосцем» Юрия Александровича. О физической силе Вити ходили легенды. Он мог высоко поднять стул за одну ножку. При этом на стуле сидела, повизгивая, какая-либо сотрудница Института: желательно помоложе, посимпатичнее. Витя не оставался ночевать в палатке, а уезжал на своем мотоцикле домой, иногда с очаровательной дамой: «Я ее подбрасывал до станции».

По завершении работ, в Москве Витя первым делом организовал членов своей бригады на пропитие заработанных средств. На это мероприятие он пригласил девушек, с которыми мы познакомились в совхозе. Они были из ИГЕМа, института, расположенного рядом с нашим Институтом. Торжественный ужин состоялся в кафе, сохранившемся до сих пор на углу ул. Герцена (сейчас Большая Никитская улица), там, где кинотеатр Повторного фильма. Потом мы сидели на квартире у Андрея, лаборанта нашего Института, жившего неподалеку. На всех были одна или две бутылки дешевого вина, которых за разговорами нам хватило до утра.