В нашем классе

— Молоток надо держать так, — сказал Юра: — за конец рукоятки. Это если тебе нужен сильный удар. А можно взять и за середину рукоятки. Этот удар будет потише. Вот так. Ну-ка, попробуй вбить скобку.

Аня взяла в руки молоток и, ударив им по своим пальцам, отчаянно затрясла рукой, будто дотронулась до горячего железа.

В физкультурный зал вошел Федя Горшков и поманил к себе Парамонова:

— Юрка, слезь на минутку!

— А что?

— Одно дело…

Юра слез с парты и подошел к Горшкову.

— Там, на третьем этаже, бунт на корабле! — прошептал Федя.

— Какой бунт?

— Девчонки меня не слушаются.

На третьем этаже по коридору, как и в физкультурном зале, тоже двигалось «многоэтажное здание». На столе стояла парта, а на парте — тумбочка. Одна из четырех девочек, работавших в Фединой бригаде, Зина, сидела наверху на тумбочке и болтала ногами.

— Юрка, давай нам другого мальчишку! — закричала она, увидев Парамонова. — Этот ваш Горшков даже молотка держать не умеет. Посмотри: пока он вколотил две скобки, всю штукатурку на потолке отбил.

Федя, весь красный, виновато смотрел на Зину:

— Я… я им говорю, понимаешь, что у меня рука больная, а они…

— «Рука больная»! — передразнила Зина. — Тащи вот с первого этажа щетку — пол подметать!

— А что ты на него кричишь? — вступился Парамонов. — Рука у него действительно больная. И вообще, он взбеситься может. Вы его не волнуйте. А во-вторых, если бы нас в слесарной мастерской или вот в столярной учили, как с молотком обращаться, тогда стоило бы кричать.

— А мальчишкам надо все равно уметь мастерить, — сказала Зина.

Федя, потоптавшись, смущенно пошел за щеткой. Парамонов спустился к себе в физкультурный зал.

На втором этаже, видно в бригаде Вали Сидорова, запели песню «Над городом Горьким, где ясные зорьки…», и она разносилась по всей пустой школе. Ее подхватили и на третьем этаже — у Горшкова, и на четвертом — у Маркина, стали подпевать и в физкультурном зале.

Работали до темноты. В три часа дня сделали перерыв на обед, и все, кто бегал домой, принесли для тех, кто никуда не ходил, толстые бутерброды.

И вот, когда все репродукторы были соединены между собой и девочки уже расстанавливали по классам парты и подметали паркетный пол, по всем коридорам школы вдруг кто-то громко сказал:

— Уже можно включать, Леня?

— Включай, — ответил другой голос.

И вслед за этим на всех этажах духовой оркестр заиграл вальс.

— Ура? — закричала в физкультурном зале Аня и, подхватив одну из своих подруг, закружилась по паркету.

Парамонов с молотком в руке отошел в сторону. Он смотрел на танцующих девочек, порозовевших, счастливых, и очень сожалел, что сам не умеет танцевать. Проводить радио — это, оказывается, интереснее, чем гонять белку в колесе.

И никто из ребят не видел, как в эту минуту в лаборантской учитель физики Михаил Федорович обнял Димку и сказал:

— Молодчина! Мне бы вот такого помощника!

XII

Однажды поутру седьмой класс «Б» собрался у входа в автобазу Метростроя.

В проходной будке Толя попросил позвать шофера Леню Светлаева, и вахтер-инвалид на костыле немедленно выглянул из окошечка во двор и закричал:

— Эй, Светлаев, твои пришли!

Леня вышел к ребятам в синем комбинезоне, в засаленном берете. В черных, замасленных руках он держал хромированный передний буфер от «победы».

— Проходите, — сказал он. — Только вот беда: у нас одна машина в аварию попала и я занят. Помогаю слесарям.

— А интересно бы посмотреть, — сказал Димка.

— Авария как авария. Наша «победа» обходила грузовик, а навстречу ей — самосвал, широкий такой. В общем, старшина дорог. Он шел посередине шоссе и нарушал движение. Ну, вот и… удар. Приятного мало.

— А шоферы целы? — спросил Парамонов.

— Каким-то чудом спаслись, — пожал плечами Леня.

Друг за другом через проходную все прошли во двор.

В огромные ворота сюда то и дело въезжали тупоносые «ГАЗ-51», рычащие дизеля с зубром на радиаторе, тяжелые самосвалы с цепями на задних колесах. Они направлялись в специальную мойку с решетками на полу, и четыре женщины в резиновых сапогах и брезентовых капюшонах брандспойтами смывали с них грязь. Машины становились чистыми и съезжали с решеток.

В следующем помещении грузовики останавливались над ямой, в которой сидели два чумазых человека. Они быстро орудовали тавотными шприцами и снизу автомобиля смазывали всю его ходовую часть.

— Это что за детский сад? — увидев среди ребят Горшкова, усмехнулся один из смазчиков, молодой парень, похожий на ремесленника.

— А ты что, себе язык тавотом смазал? — заступился Парамонов за друга. — Смотри шприц не проглоти.

Ребята дружно засмеялись, и смазчик, смутившись, нырнул за колесо.

После смазки машины по спиральной лестнице без ступенек въезжали на второй и третий этажи и в огромных помещениях, похожих на заводские цехи, выстраивались в ровный ряд.

В слесарном цехе стояла какая-то странная «победа» коричневого цвета. Задняя часть у нее была новенькая, отполированная, а передок был изуродован и смят. Крылья с никелированными фарами и подфарниками походили на гармошку, капот был вздыблен, а радиатор вдавлен в мотор.

— Чистая работа! — усмехнулся Парамонов.