В наши дни

Отлично сработавшийся оперативный отдел штаба инженерной бригады действовал уже третий год. Офицеры его, кроме начальника отдела подполковника Угрюмцева, были люди в довоенном прошлом штатские. Командирские гимнастерки надели лишь летом сорок первого года, да и то еще не все. Пройдя от волжских берегов до Крыма, познав и тяжкое бремя обороны, и радость ощутимых побед, как-то незаметно для себя они сделались близкими людьми. Прощали друг другу иные слабости. Бывали и выносливы, и терпеливы. И где только за два с лишним года не приходилось располагаться штабу бригады! И в землянках Заволжья, и в полусожженных хуторах на Дону, и в уцелевших домах освобожденных городов.

Уже давно военные люди, они, в общем-то, выполняли работу, близкую к своей мирной профессии. Это обстоятельство располагало к некоторым не свойственным уставу вольностям. Почти никто тут не называл никого по званию, и отношения были скорее гражданскими. Впрочем, начальник отдела подполковник Угрюмцев относился к штатским привычкам своих подчиненных снисходительно. Какими бы они там ни были неладными строевиками, а с делом своим, полагал подполковник, справлялись неплохо, проявляя при том удивлявшую его выносливость, а порой и бесстрашие. Правда, со временем Угрюмцев понял — стойкость его офицеров основывалась на том, что фронтовая жизнь сделалась их бытом. А раз быт, то какие уж тут страхи?! Прохлюпала над тобой и где-то разорвалась поодаль мина… Взорвалась рядом на дороге, не причинив вреда, авиабомба… Ну и ладно, и хорошо, раз остался жив. Что о том думать, надо работать.

Каким не приспособленным к войне показался по прибытии в штаб Нагорник. Но прошел год, и нерасторопный на вид капитан оказался исполнительным и смелым офицером. Саша, как незаметно для себя стал его иногда называть сам Угрюмцев, когда это требовалось, шел к саперам на передний край так же, как шел бы, оторвавшись от шахматной доски по требованию жены в булочную или аптеку.

Штатный состав оперативного отдела со временем сделался похожим на сжившуюся семью, старшим в которой был он, подполковник Угрюмцев.

Как в каждой большой семье, тут были и свои счастливые минуты, и горькие часы, и семейные нелады, с которыми приходилось смиряться.

Третий месяц на Сиваше, в преддверии крымской земли, стояла необычная для этих мест морозная и снежная погода. Дули пронзительные ветры, и висела в воздухе промозглая сырость. Третий месяц строили саперные батальоны в мелком студеном заливе невиданный по длине для военного времени мост и понтонную переправу. Третий месяц отбивалась на южном берегу Сиваша с ходу форсировавшая его на пятачке отважная дивизия. Не было дров, солдаты согревались, сжигая сухой спирт. Не было пресной воды, ее, как и снаряды, и хлеб, доставляли на резиновых лодках волоком через Сиваш. Полковые саперы тащили поклажу наподобие бурлаков. Напрасно осатаневший враг сперва пытался столкнуть в Гнилое море закрепившиеся в Крыму полки, а потом, когда уже узкой ленточкой протянулась переправа, бил по ней артиллерией и обрушивал бомбовые удары, лишь только чуть прояснялось небо.

Третий месяц ждали наступления усталые батальоны в окопах на пятачке крымской земли. Как избавления от тоски и однообразия, ждали наступления оперативники инженерного штаба, выдвинутые командованием сюда, вперед, к переправам. Ждали перемерзнувшие в сырых окопах саперы — солдаты, отделенные и взводные командиры. Ждали и недоумевали: чего же они там медлят? Когда же начнется долгожданное наступление?

Припомнилось — на Сиваш приезжал командующий фронтом. В плащ-палатке, прикрывающей генеральские погоны, прошелся по уже застланной части моста. Постоял на краю ее и поглядел на едва видимый в туманной дымке крымский берег. Потом некоторое время смотрел, как, стоя в воде на зеленом ребристом, будто окаменевшая зыбь, дне, орудовали топорами саперы, заделывая очередную пробитую немцами брешь. Командующий спросил о чем-то солдат. Выслушав их, кивнул, повернулся и, сопровождаемый другими генералами, пошел к машине.

Те, кто был при этом поближе к его «виллису», слышали, как, подозвав к себе одного из генералов, командующий велел ему, чтобы саперам на переправе удвоили порцию полагавшейся для согревания водки. Потом, перекинув ногу через борт машины и приказав генералу-интенданту остановиться здесь, устроился рядом с водителем. При этом маленький «виллис» осел на рессоры и чуть наклонился вбок под тяжестью грузной фигуры командующего. Приехавший с ним генерал поместился сзади. Другой вытянулся возле своей машины. Командующий козырнул ему покрасневшей на ветру рукой, и «виллис», помчавшись, вскоре потерялся в белой от инея, неприютной, ровной, как блин на сковороде, степи.

После приезда командующего, о чем весть мгновенно разнеслась по берегам Сиваша, ожидали — теперь начнется долгожданное наступление. Но прошла неделя, за ней вторая… Немцы обстреливали и бомбили переправу. Саперы делали свое дело. Наступление не началось.

Вслед за Ниной Сергеевной поднялся покурить наверх и я.