В небе Антарктиды

— Прошу пройти в кабину только тех, кто значится в списке. Остальные не горюйте, поверьте моему опыту — кто меньше летает, тот дольше живет... Граждане, не устраивайте давки! Оставшихся прошу покупать билеты на вечер, я там выступлю с воспоминаниями о встрече наших пассажиров с командой «Оби».

— Пугать вздумал Вася — не выйдет! Все равно все Полетим, вряд ли кто останется, — сказал Греку и первым поднялся в самолет. Посадка закончена. Самолет идет на старт. Оставшиеся машут нам руками, что-то кричат, очевидно, дают последние напутствия, но их не слышно из-за шума моторов. Еще несколько секунд — и мы в воздухе.

Наш путь лежал через море Дейвиса в Индийский оке­ан. Экипаж был занят ледовой разведкой, а в кабине, стараясь перекричать шум моторов, заместитель начальника экспедиции Якубов доказывал Сомову, что нужно будет как-нибудь уговорить Мана выделить из судовых запасов для жителей Мирного немного лука, чеснока и дрожжей.

— Полярная ночь не за горами, а лук и чеснок — витамины, Михаил Михайлович...

— А что, — вмешался Греку, — Якубов дело говорит, мне как начальнику береговой базы известно, что у него на складе вагон сливочного масла, несколько бочек красной и черной икры, а в авиаотряде есть антиобледенитель — чистейший ратификат, без луку тут не обойтись.

— Харитон Иванович, ведь я серьезно, а ты все с шут­ками.

— Какие тут шутки, я и говорю, что лук нужен, как закуска. Ну а чеснок здорово отбивает запах спирта.

Все рассмеялись.

— Хорошо, Костя! — сказал Сомов, — для чего нужны лук и чеснок, ясно, но дрожжами-то зачем запасаться?

— Как зачем? — удивился Греку. — Блины будем есть С икрой.

— Братцы! — взорвался Якубов. — Уймите нашего мэра, а то я его убью!

Мы не заметили, как в кабине стемнело — самолет во шел в облака. Через несколько минут облака остались внизу, машина шла на высоте 1500 метров. Летим уже три часа.

Штурман Морозов доложил, что «Обь» недалеко, и дал расчетное время прибытия самолета к судну. Мы связались с Маном по радио. В наушниках слышится взволнованный голос Ивана Александровича:— Алло, Алло! Я Обь... я Обь... Экипаж судна от всего сердца приветствует дорогих авиаторов. Здравствуйте, друзья!

Я так обрадовался этому голосу, что не сразу ответил на приветствие. Меня выручил радист Меньшиков:

— Внимание, Обь! Внимание, Обь! Одну секунду, сейчас будет говорить командир.

Только после этого я пришел в себя и нажал кнопку микрофона. Не помню слов, которые я тогда сказал, помню только, что говорил долго и не давал Ману ответить.

— Иван Иванович, — прервал меня Морозов, — доверните влево по репитеру радиокомпаса.

Я вынужден был умолкнуть и услышал в наушниках голос Мана.

— Ну, наконец-то угомонился. Пока вас не видим, но ясно слышим шум моторов, даю обстановку: в районе, где находится судно, погода неважная, нас накрыла какая-то дымка, горизонтальная видимость плохая, хотя небо про­свечивает... О посадке, Иван Иванович, и думать нечего.

мы внимательно наблюдали за приборами. Вот стрелка привода развернулась на 180 градусов. Мы над «Обью». Командир самолета Николай Дмитриевич Поляков ввел машину в вираж, и я увидел внизу судно. Жалко, очень жалко, что нам не удастся посадить самолет и обнять друзей, но почту мы все же им передадим. Начали снижаться по спирали. Потеряв восемьсот метров, мы заметили, что самолет обледеневает — на кромках крыльев начал нарастать лед. Включив подогрев смотровых стекол пилотской кабины, мы увидели угол снижения. Чем больше снижался самолет, тем больше нарастало льда на крыльях нашего ЛИ-2. Он увеличивался прямо на глазах. Загудели обледеневшие антенны, затряслись винты. Обычно в таких случаях самолет выводят как можно скорее вверх за облачность, но сейчас нужно было рискнуть и сбросить нашу почту на «Обь».

По радио нам передали, что с трех сторон неподалеку от судна стоят айсберги, причем некоторые из них боль­шие. Только с левого борта айсбергов не видели.

Положение было не из приятных. Вот и попробуй сбрось почту.

Мы снизились до ста метров, подходим к судну со стороны кормы. Под крылом промелькнул ледяной исполин, еще секунда — и мы проносимся над мачтами судна. Еще заход — и тот же результат. Только на четвертом заходе нам все же удалось сбросить почту. Теперь вверх, только вверх.

Но не тут-то было. Наш обледеневший самолет, набрав шестьсот метров, прекратил подъем. Моторы работают на полную мощность, срывающиеся с винтов куски льда бьют по фюзеляжу и пробивают обшивку, машина дрожит, как в лихорадке. Пришлось опять пойти на снижение. На высоте трехсот метров самолет удерживался в горизонтальном положении, но спустя минут двадцать его опять потянуло книзу. Вошли в туман. Обледенение усилилось. Моторы ревут, но без толку, наша высота уже сто пятьдесят метров, а машина продолжает снижаться.

На лицах наших пассажиров можно было прочесть: неужели письма, которые мы отправили своим родным, последние?