В небе Балтики

До самой посадки Сохиев запрашивал по радио Николаеню. Только на аэродроме, когда зарулил самолет на свое место и увидел рядом пустую рейфугу, все понял. Медленно он вылез из кабины и, пытаясь отстегнуть непослушные лямки парашюта, молча сделал несколько шагов. Я поспешил к Сохиеву. Мы крепко обнялись, и оба не сдержали горьких мужских слез...

Подошел Косенко. Губы его дрожали, в глазах застыла глубокая печаль. Он сказал:

— Уметь переносить горе — это тоже мужество. Не расстраивайтесь... Они погибли за живых, за нас, за народ... Так зачем же плакать? Будем бороться. Будем бить оккупантов.

В тот вечер мы возвращались с аэродрома молча, будто с похорон. Каждый погрузился в свои невеселые думы, и никто не пытался нарушить эту тишину. Я вспомнил, как вчера Сергей Николаеня весь вечер тревожился, грустил и уединялся. Всегда веселый и энергичный, Валерий Зеленков тоже ходил подавленный и раньше всех лег в кровать. Мы старались его развеселить, шутили, смеялись. И вдруг Зеленков неожиданно для всех сказал:

— А хотите, ребята, я румбу станцую?

Он рывком сбросил одеяло, вскочил на стол и начал отплясывать. Мы хлопали в ладоши, отсчитывая такты танца. Зеленков недолго плясал. Улыбка слетела с его лица, глаза снова посерьезнели. "Что с ним?" — подумал я. Но кто из нас мог знать тогда, что это его последний танец...

И Сергей, и Валерий перед уходом на задание выглядели утомленными. Видимо, дали знать о себе частые вылеты и большие нервные перегрузки. А усталость, как известно, порождает у человека неуверенность в себе. Летчик начинает допускать гораздо больше ошибок в воздухе, из которых некоторые могут привести даже к гибели. .

Прошло несколько дней, но мы все еще не теряли надежды на возвращение экипажа Николаени. Всякое бывает на войне. Уже упакованы его личные вещи для отправки родителям, составлено извещение. И все же мы ждем — авось вернется.

Все эти дни Сохиев ходил мрачнее тучи. Обычно его ничто не угнетало: ни опасности, подстерегавшие в каждом боевом полете, ни трудности неустроенного фронтового быта, ни постоянное недосыпание. Однако теперь гибель друга буквально потрясла его и вывела из строя.

В чемодане Сергея нашли письмо от матери.

"Милый сыночек! — писала она. — Где-то ты сейчас и что с тобой? По ночам я не сплю, вспоминаю тебя и плачу. Сереженька, кончай скорей войну и приезжай. Как мне хочется видеть тебя!"

Не успел Сергей ответить матери. Что же станет с бедной женщиной, когда она узнает о гибели сына? Проклятая война, сколько горя она сеяла на нашей земле!

Однажды после боевых полетов Сохиев сказал мне:

— Сергей уже не вернется. Пойдем в город, навестим жену его брата и все расскажем. Сергей иногда бывал у нее.

Уже давно стемнело, когда старенький трамвай привез нас на Петроградскую сторону. Миновав несколько затемненных улиц, мы подошли к подъезду большого дома. Сердце учащенно забилось.

— Пошли, — тихо сказал Сохиев.

Постучали. Дверь открыла молодая женщина, на исхудалом лице которой были заметны преждевременные морщины. Узнав, кто мы, она быстро спросила:

— А Сережа почему не пришел?

Холодный пот выступил у меня на лбу. Как ей сказать правду?

— Он больше не придет... — сдавленным голосом сказал Сохиев.

Женщина смотрела прямо в глаза Сохиеву. Взгляд ее моментально помрачнел.

— Неужели это правда?

— Да. Правда, — виновато ответил я.

Она медленно опустила глаза. Отвернулась.

— Будь она проклята, такая правда!

Женщина не плакала. Она была из тех ленинградок, которые пережили самые трудные годы блокады, голод и лишения, смерть родных и близких людей. Ее решимость была непоколебима, ненависть к врагу — безмерна.

— Извещение родителям отправлено, — овладев собой, сказал Сохиев. — Это орден Отечественной войны первой степени, которым был награжден Сергей. Возьмите на вечное хранение.

Дрожащими руками женщина взяла награду, задумчичво посмотрела на нее и положила на стол.

Мы постояли в нерешительности и собрались уходить.

— Мстите, дорогие мои, бейте фашистских гадов так, чтобы ни один из них не ушел с нашей земли, — сказала она на прощание...

Трамвай медленно полз по разбитым путям от остановки к остановке. Из окна вагона я смотрел на затемненные улицы Ленинграда и думал о Сергее. Он отдал жизнь, защищая этот славный город. Да, героический и славный. На его мостовые за двести сорок лет ни разу не ступала нога чужеземца. Это первый город в Европе, остановивший гитлеровцев у своих стен.

Ленинград спал. Только шум вагина нарушал тишину. Окраинные улицы смотрели на нас окнами деревянных домиков...

Завтра снова начнется обычная фронтовая жизнь: дежурства на аэродроме в боевой готовности, вылеты по тревоге, опасные задания, радости возвращения. Ну что ж, такая работа у летчиков!

Днем Сохиева вызвал Раков.

— Вероятно, назначит мне нового ведомого вместо Николаеня, — бросил на ходу Харитоша и спустился в командирскую землянку.

— Товарищ младший лейтенант, нам придется расстаться, — сдержанно сказал командир эскадрильи, пожав летчику руку. — Вас переводят инструктором в запасной полк.