В небе Балтики

Стрельба зениток наконец прекратилась. Эскадрилья была в сборе. Казалось, опасность миновала. Но тут появились немецкие истребители. Этого_еще не хватало!

Четыре "фокке-вульфа" с ходу напали на звено Пасынкова. Одна пара зашла в хвост самолету Сохиева, другая — Журина, чтобы отколоть их от группы. Наши летчики по-прежнему уверенно держались в строю, а штурманы открыли пулеметный огонь. Одного "фоккера" им удалось сбить. Вскоре последовала новая атака немецких истребителей. Но подоспевшие "яки" не подпустили их к "Петляковым".

Обе эскадрильи вернулись с задания без потерь. Однако четыре наши машины получили серьезные повреждения. Пострадал и мой самолет: осколками зенитного снаряда был погнут воздушный винт и пробита носовая часть фюзеляжа.

— Опять вам придется не спать, — с грустью сказал я механику.

— Не беда, товарищ командир, после войны отоспимся, — с улыбкой отозвался он. И уже серьезно добавил: — К утру машина будет готова.

Экипажи собирались возле эскадрильской землянки. Возбужденные и веселые, летчики и штурманы делились впечатлениями о полете.

— Крепко всыпали фашистам! — восторженно говорил Губанов. — С первого же захода накрыли батарею.

Его, как штурмана, больше всего волновало — поражена ли цель.

— А я как глянул назад: в хвосте два "фоккера", — рассказывал Шуянов своему летчику. — Стреляю по ним — не сворачивают... Ну, думаю, хана. Хорошо, что Миша Губанов помог огоньком. Один фашист вспыхнул и пошел вниз, другой отвалил в сторону.

— Ведь ты, Харитоша, чуть на тот свет не угодил, — сказал Пасынков Сохиеву, угощая его папиросой. — И как ты только дотянул до аэродрома!

— Я пытался к тебе прижаться. А твой самолет как тряхнет, как бросит в сторону! Взглянул вперед — весь строй ходуном ходит, — горячо заговорил Сохиев.

— А как же ты думал? — перебил его Пасынков. — Это тебе, брат, не на полигоне. Молодцы наши истребители — вовремя "фоккеров" отогнали.

Каждый полет являлся для нас школой опыта. В училище мы привыкли обращаться с Пе-2 на "вы", пилотировать его плавно и координированно, а здесь, на фронте, быстро убедились, что надо действовать решительно и энергично, маневрировать резко, со скольжением, выжимая из машины все, на что она способна.

Увиденное и пережитое во время боевого вылета навело меня на глубокие размышления. Я, как никогда раньше, осознал, какие твердые нервы, какое исполинское самообладание необходимо иметь, чтобы не дрогнула рука. В горячке скоротечного воздушного боя порой что-то неизмеримо более сложное, чем собственная воля, пытается руководить твоими поступками, хотя тебе кажется, будто эти поступки продиктованы личными желаниями и побуждениями. Это "что-то неизмеримо более сложное", видимо, и следует считать страхом. Он живет в душе человека где-то по соседству с мужеством. И важно ни на минуту не дать ему овладеть собой. В этом и есть высшее проявление воли. Правда, добиться этого не так просто.

Снайперский удар

Немецко-фашистское командование подбрасывало к Ленинграду все новые подкрепления. Из Таллина на восток по железным и шоссейным дорогам непрерывно двигались эшелоны и автоколонны. Наша разведка установила, что только по железнодорожным путям за сутки проходило около пятидесяти поездов с военными грузами. Нужно было во что бы то ни стало сорвать переброску противником свежих резервов.

Поступил приказ: ударами пикировщиков разрушить железнодорожный и шоссейный мосты через реку Луга в городе Кингисепп. В воздух поднялись две группы "Петляковых". Восьмерку повел майор Раков, четверку — капитан Метелкин. Нас прикрывали девять "яков". В первой группе было пять молодых экипажей, не имеющих достаточного боевого опыта. При подготовке к полету штурман звена Евгений Кабанов предупредил нас:

— С высоты мост выглядит узкой, но все же заметной полоской. Его нельзя замаскировать, как артбатарею. Однако сооружение это очень прочное. Уничтожить его можно только прямым попаданием.

...Отойдя от Кронштадта, бомбардировщики стали набирать высоту над Финским заливом. Затем они взяли курс к цели. Полет проходил спокойно. В расчетной точке самолеты развернулись влево и выскочили к береговой черте. С земли по ним хлестнули огнем вражеские зенитки. Разрывов в небе становилось все больше. Я взглянул на командира звена. Косенко сидел за штурвалом абсолютно спокойно. Казалось, для него сейчас ничего в мире не существовало, кроме курса на цель.

А зенитки неистово извергали в небо все новые фонтаны огня и металла. В любую секунду самолет мог превратиться в горящий факел, Косенко непрерывно маневрировал. Когда снаряды начинали рваться справа, он подворачивал машину влево, и наоборот. Но почему летчик Дегтярев так близко держится к командиру звена? В зоне огня каждый самолет должен иметь свободу маневра. Ведь осколками одного снаряда могут быть поражены сразу две машины, Нужно отойти от ведущего метров на шестьдесят. Дегтярев, однако, еще не понимает этого: первый раз выполняет боевое задание.

— Командир, впереди справа Кингисепп, — доложил штурман.