В небе Чукотки. Записки полярного летчика

Возможно, в этом отпадет необходимость, может, Волобуев завтра прилетит сам, но радовала даже мысль о возможности полета. После возвращения с вынужденной посадки Пухов два раза летал с Митей В Усть–Белую к Берендееву и объявил, что больше полетов не будет. Мотивировал это решение опасностью одиночных полетов в Арктике.

Я был назначен бригадиром по ликвидации строительных недоделок нашего дома, а Митя с Мажелисом занялись устройством склада технического имущества. Меня не угнетала порученная работа, но нарастала тоска по воздуху. После того как войдет в строй Н–67 Пухова, останется не более трех месяцев для полетов на лыжах. А потом распутица, ожидание парохода и конец зимовке. Уедем, ничего заметного не сделав. Обида, что так бездарно идет время, точила душу. Прилет командира группы обещал какие–то важные перемены в нашей жизни, и вот внезапное осложнение, которое неизвестно чем кончится…

В последующие три дня было выяснено, что Н–43 ни в один пункт Чукотки не прибыл и факт вынужденной посадки стал несомненным. Конкин сообщил, что самолет Быкова на застругах Ванкарема поломал ушки центроплана и летать не может, что на самолете Н–42 Богданова начали менять мотор. Сообщалось, что на самолете Буторина, на котором летел Волобуев, есть палатка и две банки с НЗ. Пухову предлагалось организовать поиски Волобуева от залива Креста в направлении Ванкарема.

26 декабря Пухов с Митей и штурманом Кочкуровым улетели на моем Н–68 в залив Креста на базу геологической экспедиции Зяблова. Мне было поручено ехать нартами в Усть–Белую, перегнать отремонтированный самолет Пухова в Анадырь и ждать там указаний.

Тревога нас не покидала, но еще не было предчувствия беды. Прошла всего неделя, а при наличии палатки и продовольствия экипаж проживет месяц, думали мы. А быть может, самолет исправен и Волобуев ждет потепления, чтобы запустить мотор. Такие соображения отодвигали мысль о возможной катастрофе. Тем более, что на мое имя никаких радиограмм ни от Конкина, ни от Пухова не поступало, и это молчание успокаивало.

ПОРУЧИК ИРЖЕНИН

После Нового (1936) года Берендеев сообщил, что надеется окончить ремонт Н–67 к 15 января. Я стал выяснять возможности перебраться к нему. К моему удивлению, при том огромном количестве собак, какие я видел везде, ни одной свободной упряжки ни на комбинате, ни в Анадыре не оказалось: они были мобилизованы на вывозку товаров торговой конторы. Оставшиеся в Анадыре упряжки, принадлежащие камчадалам, использовались на подвозке угля для отопления. К тому же не было и опытных каюров, пригодных для дальней поездки.

Единственная хорошая упряжка была в распоряжении секретаря окружкома партии товарища Волкового. Меня предупредили, что он свою упряжку никому не дает, но я все же решил к нему обратиться.

Волковой принял меня сурово. Выслушал мою просьбу, как показалось, угрюмо, а ответил с нескрываемым раздражением буквально следующее:

— Не умея летать, нечего было соваться в Арктику. А уж коли приехали, надо было сначала на каждом километре разложить запасные части, чтобы не выпрашивать у нас нарты. В прошлом году вытаскивали Масленникова, в этом — вас. Кроме мороки, никакой пользы от ваших самолетов округ не видит. Так что не взыщите, свою упряжку не дам. Ищите где хотите!

Я не нашелся, что ответить на этот упрек, тем более что в душе считал его справедливым. Поэтому, смутившись, ушел, не пытаясь переубедить сердитого секретаря окружкома. Вероятно, предприимчивый Пухов нашел бы нарту в Анадыре, я же, не солоно хлебавши, обескураженный, вернулся на комбинат и пошел к Щетинину.

— Как быть, Николай Денисович? — спросил я его совета, передав разговор с секретарем окружкома.

Щетинин ответил не сразу. Он сидел, положив локти на стол, концами пальцев подпирая виски. Его медвежьи глазки из–под кустистых бровей, как мне казалось, испытующе сверлили меня насквозь.

— Я понимаю Волкового и хочу, чтобы его понял и ты. Окрисполком дал команду всем нацсоветам выслать нарты на поиски Волобуева. Во многих местах сорвется план добычи пушнины, а для округа это важнейший показатель, — Щетинин вздохнул, опустил правую руку на стол и, постукивая кончиками пальцев по настольному стеклу, продолжал:

— Все новое рождается в муках. Эту аксиому понимает и Волковой. Но от этого понимания не легче. На Чукотке сегодня пять самолетов и пять летчиков. Два самолета поломаны, третий пропал неизвестно где, летает только один из пяти. И тот работает на себя — ищет Волобуева. А здесь проблема транспорта, сам видишь, острая, не хватает упряжек на то, чтобы завезти товары населению. И авиация вместо того, чтобы помочь округу, сама требует помощи. Обидно это Волковому. А еще он думал, глядя на тебя, что вот, мол, эти летчики, сорвав нам зимнюю кампанию, просидят здесь лето, так как на колесах летать не придется, а к осени уедут в Москву. На их место приедут такие же новички, и начинай все сначала. Понимаешь теперь Волкового?