В небе — гвардейский Гатчинский

В октябре в район Могилева на десантирование партизанам боеприпасов вылетел самолет С-47 (транспортный фирмы Дуглас) с экипажем гвардии старшего лейтенанта Александра Цыганкова. В экипаж входили второй пилот гвардии младший лейтенант Александр Григорьев, штурман гвардии лейтенант Василий Фомин, борттехник гвардии старший техник-лейтенант Федор Доленко, радист гвардии сержант Борисов, стрелок гвардии сержант Чернов. Самолет с задания не вернулся. О его судьбе стало известно, лишь когда в часть вернулся Александр Григорьев. На обратном маршруте у линии фронта их самолет сзади слева снизу с близкой дистанции неожиданно был атакован вражеским истребителем. Первыми очередями истребитель поджег самолет, убил командира Александра Цыганкова. Григорьев взял управление и с правым крутым разворотом со скольжением бросил машину вниз. Противник больше не атаковал. Но все попытки Григорьева сбить пламя с горящей машины ни к чему не привели. Во время резких маневров открылась дверь грузовой кабины, и пламя хлынуло в пилотскую кабину. В грузовой кабине бушевал пожар, горел бензин, лившийся из простреленных дополнительных баков.

Оставаться в самолете нельзя было ни минуты. Григорьев приказал оставшимся в живых покинуть самолет. Открыв астролюк, первым выпрыгнул борттехник Федор Доленко, за ним штурман Василий Фомин. Но открытый астролюк создал сильную тягу, поток огня стал вырываться наружу, закрыв единственный путь для спасения оставшимся в кабине двум живым членам экипажа. Григорьев понял, что медлить нельзя. Прикрыв от обжигающего пламени руками лицо, он бросился прямо в огонь к открытому люку.

Он и сейчас не может сказать, как в дыму и огне отыскал этот люк и высунулся по пояс. Зато он хорошо помнит, как стало ему страшно, когда он хотел оттолкнуться от фюзеляжа: слева и справа вращались винты двигателей. Спрыгни — изрубят в куски. Тогда в одно мгновение он развернулся лицом к хвостовому оперению, полностью вылез из люка и, сдуваемый мощным воздушным потоком, заскользил по фюзеляжу. Сознание обожгла тревожная мысль: сейчас он с огромной силой ударится о хвостовое оперение и разобьется… Собрав все силы, он оттолкнулся и полетел вниз — в черную пропасть ночи.

Почувствовав, что находится в воздухе, нащупал на груди вытяжное кольцо парашюта, с силой дернул его. Резкий толчок, и он повис на стропах. Через несколько секунд нервное напряжение спало, и он стал ощущать сильную боль на лице и в руках, жгучую боль в бедрах: на нем горел комбинезон. Ударяя руками по горевшей одежде, Григорьев старался сбить пламя и не заметил, как приблизилась земля…

Когда он пришел в себя, уже брезжил рассвет. Григорьев увидел, что находится на огромном пепелище — это было все, что осталось от сожженной дотла большой деревни.

С трудом пройдя пять-семь километров на восток, Александр Григорьев встретил в одной полусожженной деревне местных жителей и от них узнал, что находится на территории, уже освобожденной нашими войсками от врага. Тогда он попросил их проводить его в расположение какой-либо воинской части.

Две женщины из деревни, где находился пост пограничных войск, провели Григорьева туда. Санитарный инструктор погранпоста оказал Григорьеву первую медицинскую помощь. Помимо ожогов на лице и руках, у летчика оказалось еще и пулевое ранение локтевого сустава, которого он сгоряча и не заметил.

Пограничники рассказали летчику, что их патруль был возле обломков сгоревшего самолета и обнаружил там два сильно обгоревших трупа. Кроме того, на расстоянии 700 метров был найден еще один труп с нераскрытым парашютом.

Из-за воспалившихся ран от ожогов и большой потери крови Григорьев был не в состоянии сходить к месту падения самолета, чтобы установить личность погибших. Пограничники похоронили их с воинскими почестями.

Александра Григорьева доставили в медсанбат, а оттуда в эвакогоспиталь. Григорьев и два офицера-пехотинца, опасаясь, что их отправят для лечения в тыл, а оттуда, как обычно, во вновь формируемую часть, сбежали из госпиталя. На попутной машине доехали до Калуги, там Григорьев распрощался с товарищами-»беглецами» и пешком пришел к себе на аэродром.

Когда гвардии младший лейтенант Александр Григорьев прибыл в часть, я, откровенно говоря, его не узнал: обгоревшее лицо было покрыто сплошной потрескавшейся черной коркой, трещины кровоточили и гноились, глаз в заплывших и опухших глазницах не было видно, из-за сильно опухших губ разговаривать членораздельно он не мог, руки в грязных бинтах… В рваной, с кровавыми пятнами шинели, наброшенной на плечи поверх обгоревшего комбинезона — он совершенно не похож был на того молодого красавца атлета, каким я его знал. Мое сердце сжалось от боли, мне было понятно, что он пережил, я бывал в его положении.