В небе Кавказа

13 сентября. Шесть часов утра. Небо по-прежнему затянуто дымными облаками. Температура 14 градусов. Идем в школу. Во время третьего урока объявили тревогу. Сорок пять минут учебного времени оторвали у нас фашисты. На немецком учили предложения по разговорнику. Вечером снова тревога. Нас опять пригласили летчицы.

Весело было и как-то неловко. Девчата воюют, а мы сидим тут. Все казалось, что они высмеивают нас. Можно сгореть от стыда.

Над Грозным вспыхивает зарево. Ночью снова тревога. Принимаем окончательное решение: будем проситься в батальон морской пехоты.

На этом записи в дневнике обрывались.

— Ну, а если откажут, что будете делать тогда? — спрашивает у ребят Лавицкий.

— Уйдем так в какую-нибудь часть, не прогонят… Будем сыновьями полка.

Потом ехали молча. Каждый думал о своем. Ребята пристально всматривались в этого бравого, чем-то очень уж симпатичного летчика. Откуда им было знать, что не пройдет и двух лет, и именно этот летчик совершит подвиг в небе Гудермеса, спасет их родной город, что будут они ходить по улице и с благоговением вчитываться в табличку с названием — «Улица имени Героя Советского Союза Николая Лавицкого» — человека, сидящего сейчас перед ними. Откуда им было знать?

Ребята сошли у развилки дорог. Приветливо помахали и двинулись к школе.

Машина, окутанная клубами пыли, шла в направлении Баку.

Вокруг дороги многолюдно. Народ готовился встретить врага. На крышах домов и специальных вышках были установлены зенитные пулеметы. Тут и там тысячи людей рыли рвы. В сторону фронта шли поезда. Виднелись покрытые сетками камуфляжа железнодорожные платформы. На них — танки, орудия, полевые кухни. В тыл спешили санитарные поезда, эшелоны с демонтированным оборудованием.

По дороге двигались колонны солдат с суровыми озабоченными лицами, звучала песня: «Пусть ярость благородная вскипает, как волна. Идет война народная, священная война!»

Я коммунист, товарищи!

Обстановка на фронтах менялась. Летчики 45-го истребительного упорно изучали новую материальную часть, готовились к новым схваткам.

— Знаю, знаю: вы все рветесь в бой. Я прекрасно понимаю ваше настроение, — улыбался Ибрагим Магометович Дзусов. — Но вам придется подождать, поучиться. Вот освоим новые самолеты — и наши, отечественные, и заграничные — тогда другое дело.

И они учились. Все дни были заполнены занятиями. Только что прошел урок по тактике воздушного боя. Командир полка свернул оперативную сводку боевых действий, посмотрел на летчиков, техников, механиков.

— Можно разойтись!

Когда все разошлись, к Дзусову строевым шагом направился Лавицкий. До блеска были начищены сапоги. Белоснежная полоска воротничка отделяла гимнастерку от смуглой загорелой кожи.

— Товарищ подполковник, разрешите обратиться!

— Пожалуйста!

— Прошу, рекомендуйте меня в партию.

— Чего же так официально? — развел руками Дзусов. — Можно было бы и попроще.

— Да момент уж больно торжественный!

— Помню, после одного из боев вы уже обращались ко мне с таким вопросом, — ответил Дзусов. — Я тогда поговорил со своим заместителем по политической части и инженером полка. Все мы пришли к единому мнению, что вы достойны быть коммунистом. Я охотно дам вам рекомендацию для вступления.

Николай сел писать заявление. Оно не давалось сразу. Хотелось многое высказать. Наконец он изложил все, что положено в таком случае. Там были и такие слова: «Хочу вместе с бойцами ленинской гвардии бить врага до полного уничтожения. А если в бою придется погибнуть, отдам свою жизнь, только бы жила моя Родина, небо которой я защищаю».

И вот наступил день, когда Николай пришел в политотдел, где проходило заседание партийного бюро. Лавицкий увидел товарищей. Но почему-то очень волновался. Даже в бою он не испытывал такого состояния, какое им овладело сейчас.

Парторг зачитал рекомендации, характеристики, ознакомил присутствующих с биографией Лавицкого. Николаю задавали вопросы. Он отвечал. Как-то так получилось, что он рассказал и о своем босоногом детстве, и о трудных годах учебы, об участии в Великой Отечественной войне. Потом выступали коммунисты.

Инженер полка Володин сказал просто:

— Летает он грамотно. В воздушный бой вступает смело. Дерется решительно. Даже тот факт, что он не имеет аварий и поломок, говорит о многом.

В словах выступающих чувствовались нотки уважения к Лавицкому. Все подчеркивали, что Николай в любую минуту готов прийти, на помощь и во имя дружбы готов на самопожертвование.

— Не хотелось бы повторять все, что здесь говорилось о Лавицком, — начал Дзусов, — но одну черту хочу в нем отметить: читает он много. Как губка влагу, впитывает в себя знания. Будет часами сидеть над техническими справочниками по самолетам — «аэрокобрам», «киттихаукам» и прочим. С той же жадностью набрасывается на художественные произведения.

Партийное бюро решило рекомендовать партийному собранию принять Николая Ефимовича Лавицкого кандидатом в члены Коммунистической партии.

Лавицкий вышел из душной комнаты на крылечко. Достал из портсигара «гвоздик». Закурил. Было тихо. Ничто в этот вечер не напоминало о войне.