В небе полярных зорь

Подпоясавшись канатом, стараясь не смотреть вниз, крепко прижимаясь к щербатой стене, друзья двинулись по заснеженному карнизу. К счастью ветер дул на утес и помогал смельчакам: прижимал их к гранитной стене. Шаг... Второй... Третий... Сердце словно оборвалось, кровь остановилась. Мирзоев замер. Глухой грохот быстро скатывается вниз. Мирзоев открыл глаза. Впереди только что был сугроб, теперь чистый гранит с разрывом в полметра. А там — бездна. Шаркая лыжами по камню, преодолевая провал, Мирзоев идет дальше. За спиной слышится тяжелое сопение Ивана. Это подбадривает.

Утес овальной формы. Пройдя метров тридцать по узкому выступу, очутились на сравнительно пологом склоне горы. Сели отдохнуть на камень; молчали, тяжело переводя дыхание. Потом словно прорвало: схватили друг друга в объятия, громко заразительно захохотали. Успокоившись, закрепили канат за сосну. Он натянулся вокруг скалы.

Начался переход остальных.

Крепко ухватившись за веревку, впереди Никиты передвигается пожилая женщина в клетчатой шали с обтрепанными кистями.

— О, осподи, прости мою душу грешную!

Когда миновали самое опасное место и напряжение ослабло, Комлев спросил:

— Ты разве, тетя, грешна?

— Грешна, грешна, сынок, грешна, — машинально ответила она. Потом, скосив глаза на Комлева, слабо улыбнулась: — В девках дюже бойкой была, жениха у подружки отбила. Где-то он, мой старый? Ушел в партизаны, из-за него и маюсь. Жив ли?

— Жив. Ну вот, мы и перешли.

— Слава те осподи!

Молчаливая женщина в башлыке оступилась, повисла на канате. Ей хотел помочь чернобородый мужчина. Канат лопнул, и они с криком упали в пропасть. Эта трагедия на время парализовала всех. Иван с Бозором уже срастили канат, а оставшиеся по ту сторону утеса все еще не решаются переходить. Наконец оцепенение прошло, а сознание того, что не вековать же там, заставило людей идти.

И вот горы позади.

Глыба, которую вчера обошли по узкому выступу, отсюда походит на гигантского орла. У ее подножия дремлют могучие сосны. Дальше раскинулась равнина, изрезанная речушками, покрытая, словно оспинами, озерами и болотами. Еще дальше, на горизонте, там и сям виднеются пологие сопки.

Отряду предстоит пройти по открытому месту около ста километров, преодолеть еще один хребет. Там свои. Из хранящегося у каждого неприкосновенного запаса — сухаря и двух плиток шоколада — не разрешено брать ни крошки до остановки на ночлег. Комлев распорядился искать «подножный корм».

— Какой корм? — скептически обронил Сомов. — Кругом снег, камни, а ими не насытишься. А есть-то так хочется, никакого терпения нет...

На это замечание откликнулся Иван Трофимов:

— Э, братишка, ты, наверное, еще по-настоящему не знаешь, почем фунт лиха. Нам вот политрук рассказывал, как в гражданскую они через Каракумы две недели шли, вот это да. Солнце палит, воды ни капли, хлеба ни крошки, один голый песок. А нам что? У нас и под ногами харч и над головой харч, да какой! Витаминчики! А идем — ноем!

Стали разгребать снег, искать ягоды, мох. Но здесь, на высоте, нашли немного. Трофимов не унывает. Отодрав тонкую ленту коры от случайно найденной сосновой ветки, он смачно жует ее и продолжает балагурить:

— Подкрепимся вот этим. Для сохатого это лучшее лакомство, а мы чем хуже его?..

— Ну ничего, внизу найдем ягоды, а теперь — вперед! — подбодрил Комлев и первым стал спускаться по склону.

Вскоре пошли по открытой равнине. Минувшая буря намела снежные барханы с завитыми гребнями. Лыжи тонут в этих застывших волнах, и требуется немало усилий, чтобы продвинуть их хоть на полшага вперед. Мирзоеву видно, с каким трудом идет Никита Кузьмич. На последнем привале у него открылась рана. Норвежская меховая куртка — подарок Мартина Вадсена, чудом держится на плечах. Унты обмотаны веревками от носков до колен. Щеки заросли черной щетиной, провалились, нос заострился.

Следом за Комлевым идет Сомов. Он совсем выбился из сил и еле бредет, хотя у него взяли автомат, подменили в упряжке. Вместо продуктов на санках теперь везут Тишу: болезнь окончательно свалила парня с ног. В центре Машенька в подпоясанной ремнем шубенке. Лицо изможденное, восковое, одни глаза на нем живут. Но старается идти бодро. Невдалеке, лихо сдвинув на затылок трофейную каску, вышагивает Ваня Трофимов. Бозор глядит на своих товарищей, и невольно на ум приходит русская старинная песня о том, как бежал бродяга с Сахалина. Впервые он услышал эту песню давным-давно от красноармейцев-сибиряков, которые на его родине громили банды Ибрагим-бека. Услышал и полюбил: сколько в ней грусти и тоски по родине, глубины чувств. Вид колонны вызвал на лице улыбку. В это время Комлев оглянулся, кивнул ему и пошел еще медленнее. Мирзоев прибавил шагу.

— Ты чему улыбаешься?

— Да вид у нас у всех, товарищ командир, парадный: словно от своры собак отбивались.

— Это ничего. А насчет парада... Пройдем мы еще по главному проспекту Мурманска парадным шагом, обязательно пройдем, Бозор. Но теперь надо быть начеку: погода летная... Еще раз растолкуй всем, что делать в случае налета... Ступай.

4