В небесах

Теперь, когда Эйхгорн знал, для чего здешним властям рабы, вся обстановка стала как-то зловещее. И по ногам подул холодок, и тени легли по углам, и имнии приобрели недобрый вид. В голове сама собой зазвучала дикая смесь «Дойчен зольдатен» и «Имперского марша».

Да еще и стрелка вормолеграфа вдруг дернулась, но Эйхгорн посмотрел на нее с нескрываемой печалью. Ему это теперь уже безразлично.

Да, Эйхгорну неожиданно стало себя жалко. Ну все-таки – неужели именно вот ради этого он провалился в червоточину? Чтобы какой-то психопат в рясе вырезал ему сердце?

Конечно, такой ход событий не менее вероятен любого другого. Эйхгорн в этом мире по чистой случайности. И ему еще очень повезло, что он протянул в нем целых десять месяцев.

В общем-то, он и так уже несколько раз был на волосок от смерти. Его мог убить тролль на мосту. Могла растерзать разъяренная толпа во время землетрясения. Могло убить молнией в самолете. Мог сожрать тысяченог. Мог растоптать волшебник. Могло убить при падении на Алатус.

Да, если так на это посмотреть, ему везло уже слишком долго.

И в конце концов везение закончилось.

Эйхгорна привели в огромный зал и заставили опуститься на колени. Слева и справа в той же позе поставили еще двух рабов – причем один из них тоже был человеком! Эйхгорн попытался с ним заговорить, но тот лишь промычал что-то нечленораздельное. Судя по потухшему взгляду, парень совершенно отчаялся.

Всего же рабов оказалось пятеро – два человека и три имния. Эйхгорн не был уверен, есть ли среди них те, кто летел на пиратском кораблете – он все еще плоховато различал имниев.

Однако того имния, что сидел в дальнем конце зала, он точно бы узнал из тысячи. Там, в окружении суетящихся… видимо, жрецов, на горе подушек покоилось нечто вроде живой мумии. Невероятно старый, лысый, костлявый, испещренный морщинами и пигментными пятнами имний.

Температура в зале на пять-шесть градусов превышала комнатную. Однако старик на подушках был закутан во множество одежд и все равно трясся, словно в лихорадке. Хриплое дыхание разносилось по всему залу, а его взгляд горел огнем… диким, безумным огнем.

– Это что еще за струльдбруг?.. – вполголоса произнес Эйхгорн.

– Это наш великий сипа, – неожиданно ответил сосед справа. – Самый мудрый и благородный имний на Алатусе.

– Это вот он?.. – скептически уточнил Эйхгорн.

Старик на подушках вовсе не производил впечатление мудрого и благородного. Он производил впечатление одряхлевшего наркомана на последней стадии. Его не спасало даже окружение – зал утопал в дикой, кричащей роскоши. Волшебных светильников не было – свет лился с потолка, из огромного, забранного хрусталем «иллюминатора».

Все присутствующие тоже были облачены в удивительно пышные, совсем нетипичные для имниев одеяния. Жрецы носили высоченные шапки и мешковатые, полностью скрывающие крылья балахоны. Целая дюжина их стояла полукругом за сипой, заунывно гундя какое-то песнопение.

Еще двое, самые пышно разодетые, с постными лицами выжимали сипе на макушку… сначала Эйхгорну показалось, что это губка. Большая губка, испачканная в чем-то красном…

– Твою же мать, – только и смог сказать он, разглядев «губку» получше.

Сердце. То было кровоточащее, еще слегка трепещущее сердце человека или имния. И по мере того, как алые капли падали на морщинистую плешь, сипа словно… оживал. Из дыхания пропадали хрипы, дрожь прекращалась, взгляд замасливался…

– Хорошооооо… – чуть слышно прошипел он. – Хорошоооо…

– Это что вообще такое? – осведомился Эйхгорн, наклонив голову к соседу справа.

– А ты не знаешь, ползун? – усмехнулся тот. – Как давно ты уже на Алатусе?

– Около луны, – медленно ответил Эйхгорн, отвлекшись на двух служителей. Те волокли бездыханное тело с дырой в правой половине груди. Обвисшие крылья мели пол.

Почему-то Эйхгорну подумалось, что ни Игхри Марадос, ни Орроко Тавуане не упоминали, что у имниев сердце справа.

Хотя конечно, они-то их не вскрывали…

– Так что тут у вас происходит? – повторил Эйхгорн вполголоса. – Можешь рассказать?

– Могу, – пожал плечами сосед. – Тем более, что времени у нас с тобой еще много…

И он рассказал. Этот имний вообще оказался разговорчивым и не склонным к панике. Скорее всего, ему тоже не хотелось умирать, но он ничем этого не показывал.

Выяснилось, что сипа – это действительно правитель всего Алатуса. Его должность пожизненная, но выборная, по наследству не передается. И вот этого конкретного сипу возвели на трон больше двадцати лет назад – в то время он действительно был незаурядным политиком, известным своим интеллектом. Первые десять лет он правил мудро и достойно – сейчас те годы вспоминают с ностальгией. Но потом…

Чуть менее десяти лет назад сипа тяжело заболел. Собственно, ничего особенного, обычный возрастной недуг. Будь он рядовым имнием, никто бы не увидел в этом ничего такого, и спустя луну-другую старик умер бы естественной смертью.