Читаем В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945 полностью

Меня, как «очень важное и для немцев, и для моих товарищей» лицо, то есть переводчика, Петцольд по указанию фельдфебеля поселил в крайнюю комнату с тремя двухъярусными деревянными нарами, свободное ложе на одних из которых отвел мне. Окно комнаты было зарешечено и имело маленькую форточку. На полу стояла металлическая переносная вешалка, на которой висело пять чьих-то шинелей и головных уборов. Так что здесь впервые в плену я получил возможность спать более или менее по-человечески, то есть на постели с тюфяком, одеялом и подушкой. Мешки с личными вещами здесь лежали рядом с подушками, а под нарами виднелись домашние туфли – пантофели на деревянной подошве, которые поздно вечером принесли и мне. Рядом с окном вместе с несколькими стульями находился стол с листками чистой бумаги, карандашом, ластиком, ручкой и пузырьком с синими чернилами, а также пепельницей. На стене имелась длинная полка, заставленная котелками, кружками, тарелками и другими кухонными вещами.

А самое главное – в комнате была металлическая раковина с водопроводным краном и верхней полочкой для мыла, зубной щетки и зубного порошка. Я радовался возможности умыться, почистить зубы, помыть посуду после еды и вдоволь напиться чистой воды.

Моими соседями вместе с Сашей и главным поваром Мишей Федерякиным оказались: высокорослый санитар Николай Павлович, бывший капитан-артиллерист, записавшийся при регистрации рядовым санинструктором, полицай Федор Журавский, бывший старший лейтенант, и старший уборщик лагеря Никита Парфенов, как и я – рядовой красноармеец, а до призыва в армию – колхозник.

Санитар держал в комнате небольшой запас простых лекарств, включая марганцовку, йод, порошок древесного угля и еще что-то, а также перевязочный материал, чтобы оказать первую помощь. О себе он ничего не рассказывал.

Федя-полицай, как его звали все пленные, был родом из Белоруссии и заявлял, что является по национальности поляком, хотя польского языка не знал. Как полицай он был человеком гуманным, неспособным кого-либо из пленных обидеть, а те, наоборот, нередко оскорбляли его за ненавистную им должность.

Никита (Никита Парфенович Парфенов) был человеком лет сорока. До войны он проживал в деревне Юфа-ново Издешковского района Смоленской области. Из-за рыжеватого оттенка волос он получил прозвище Никита Рыжий. Никита был хитер и, когда это ему было надо, притворялся дурачком. Большинство пленных относились к Никите презрительно, поскольку он, помимо своей основной обязанности, единственный в лагере занимался уборкой караульного помещения, кабинета и комнаты фельдфебеля, прислуживая ему вроде денщика и получая от него и от других немцев остатки еды. Меня Никита уважал и после войны года два со мной переписывался.

О Саше я узнал, что он родом из украинского города Славянска. В школе он проучился восемь лет, немецкого языка вовсе не изучал и немного освоил его по разговорам немцев между собой, когда, попав в июле 1941 года в плен, работал на большой немецкой кухне в Минске. Скоро пришел Саша, а за ним минут на десять заглянул зачем-то Миша (Михаил Митрофанович) Федерякин, являвшийся русским шефом кухни. Мне было приятно услышать, что мы оба бывшие студенты старших курсов. Миша сообщил, что родом он из-под города Грязи Воронежской области. Пленные почему-то дали ему прозвище Цыпленок. В 1947 году, разговаривая в Московском институте стали с бывшим однокурсником и будущим доктором технических наук Васей Голиковым, я узнал, что Миша – его двоюродный брат. Вася сказал, что Миша не вернулся с войны и никто из родных ничего не знает о его судьбе. Я оказался единственным, кто сообщил им кое-что о Мише.

Все соседи были рады иметь меня в рабочей команде. И Николай Павлович, и Федя Журавский, и Миша Федерякин немного владели немецким языком, а Миша Федерякин знал язык лучше, чем они. Однако до меня и до Саши им было еще далеко. А Никита знал лишь несколько немецких слов и объяснялся со своим шефом в основном пантомимами и… на русском языке.

После ухода Миши к нам зашел фельдфебель Хебештрайт в сопровождении унтер-офицера Петцольда, державшего белую повязку, карандаш, маленькую кисточку, ученическую ручку с пером и склянку с черными чернилами, которые он положил на стол.

Фельдфебель грузно уселся на стуле и поинтересовался, как я устроился. Потом он сказал, какие обязанности возлагаются на меня. Прежде всего, вместе с санитаром я буду сопровождать больных или травмированных пленных в медико-санитарную часть, где мне предстоит помочь врачу в качестве переводчика. Фельдфебель заметил, что среди пленных есть типы, которые, чтобы не идти на работу, симулируют болезни, наносят себе небольшие раны, а также применяют другие ухищрения. Следовательно, задача переводчика – помочь врачу в разоблачении таких проделок.

Перейти на страницу:

Все книги серии На линии фронта. Правда о войне

Русское государство в немецком тылу
Русское государство в немецком тылу

Книга кандидата исторических наук И.Г. Ермолова посвящена одной из наиболее интересных, но мало изученных проблем истории Великой Отечественной воины: созданию и функционированию особого государственного образования на оккупированной немцами советской территории — Локотского автономного округа (так называемой «Локотской республики» — территория нынешней Брянской и Орловской областей).На уникальном архивном материале и показаниях свидетелей событий автор детально восстановил механизмы функционирования гражданских и военных институтов «Локотской республики», проанализировал сущностные черты идеологических и политических взглядов ее руководителей, отличных и от сталинского коммунизма, и от гитлеровского нацизма,

Игорь Геннадиевич Ермолов , Игорь Ермолов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное