В неожиданном рейсе

В том рейсе оба поседели. Несколько раз по дурному предчувствию на мостик врывался. Караван чинно в две косынки дымит. Конвойные фрегаты пасут овчарками. Тишина. Волнишки попутные. А меня всего внутренне трясёт. Расплаты ждал. Аукнется, решил, застрелюсь красиво. Первую тупую пулю слабодушному индюку. Большую часть мести ему почему-то отгрёб. Не совсем, понятно, справедливо. Этак всю Атлантику на срыве мозговых катушек. М-да.

Хорошо, подводные радары «асдики»[16] изобрели. Штатовцы тут же принялись ими выбивать океан, как пыльное одеяло. Дальние их бомберы – чисто демоны против бородатых мальчиков Деница. Прячущейся лодке от точно сброшенных глубинных бомб пи… Три кляксы масляных на курсе попалось. Не иначе, посмертный росчерк вражьей стаи. М-да.

Близ норвежских берегов обязательные юнкерсы. Так фрицы со всеми «здоровались». Правда, уже в четверть силы. Сдулась до скелета их «26-я львиная эскадра». Хенкелей-торпедников с боевым счётом на хвосте под свастикой вообще не стало. Всё равно арифметику потерь немцы выправили. Тройку новых пароходов в минус. Лихо прорыв у «штук»[17] получался. Чрез завесу огня в пике с воем. Чаще же разлетались сами дюралевыми щепками. Ну как со всех стволов разом и караван и охранение! Тра-та-та-та! Никто на пощаду не рассчитывал. Лишь мы, засранцы, тайно искусились…

Кающийся замолк. То ли собирал мысли, то ли ждал вопроса. На проблесках сознания удался деду оборот:

– Поди, прессовало на душе-то? Могло ведь прокладки выжать.

– Что-то ты разговорчив. Дай-ка ещё пропустим.

Кое-как налили, не сразу попадая горлышком в края стаканов. Скорым признаком вырубона пропала горечь. Закуски больше не требовалось. Под ту благодатную минуту рождался эпилог.

… Свою подлянку раздельно хранили пуще некуда. Нисколько не сблизились. Тяжела, гадка до чего ноша! Просто из нутра пригибает. Капитанишка ого-го(!) сиял каким заслуженным. Но это на людях. Во снах из прошлого мочился к тоске буфетчиц. Даже Сталина едва пережил по хлипкости. М-да.

И я в честь попал. Чин не малый. Наградами обсыпан. Доселе в почёте. Только жизнь волочу, как муку-мученическую. Ведь чем рискнули?! Нет нам прощения. Даже бы враги презирали. Всё оказалось рисовкой: и беганья с тэтэшником, и сидение в важных кабинетах. Сопли-то на горелом масле! Сколько раз себя приговаривал. Характер не позволил. Небось, поносный. На этом патетическом моменте потерялся контакт.

– Да ты что? Отрубился? Га-ври-лыч! Га-ври-лыч! Хрен с тобой. Дрыхни.

Сейчас главное поведаю: кранты будут советской власти. Страна перестала плодить дураков по вдохновению. За блага ещё наймутся. Да циникам грош цена. Ну, и верхнее начальство почти одними поганцами пополняется. Сдадут они Советский Союз с потрохами. С Кубой тоже зря напрягаемся. Тащим непосильным сундуком. Всё едино – кинем к позору. Вот увидишь. М-да.

Неоценённый красный Гамлет высек последние искры словес:

– Водка помешала вякнуть тебе: «Почему энта случится?» Я же давно, к несчастью, просветлел. Уразумей-ка в отключке: идея Марксова потонула в подвальной кровище. И всякой, всякой! Заметь, лучшего русского народа. Кого устрашать призвали – сами забоялись. С липкого страха перевелись фанатики и идеалисты. Без них любая система рассыпается.

Кроме того, мы целой страной у штатников в серьёзной разработке. Миллиарды на наш подрыв изнутри отпущены. Это я по закрытым каналам КГБ знаю. Да что толку, если о том же самом верхи слышать не хотят. Залипли мухами на заграничных визитах. Твари! Твари!

Ну, как тебе моё покаяние? Темна вода во облацех? Молчишь, Гаврилыч? Пить надо куда меньше.

Однако, чувствую, полегчало. Сподобился. М-да.

Значительный командировочный походил на битого. Властные, колючие глаза взбухли слезами. Локти разъезжались в пролитой водке. Неподдельно храпел его визави, откинувшись на спинку стула, будто на совещании комсостава. За стенкой нудил галдёж под пивко дожидавшихся прихода своего судна.

Невидимый из другого номера распаковывал чемодан. Первыми извлеклись банка и лезвие «Балтика» с припаянным шнуром. Ага, узкий умелец. Точнее – электромэн. Разжился водичкой из крана умывальника. Вилку в розетку. Минута – и клокотало сумасшедшее вскипание. Заварив скверного грузинского чаишка, тихушник оценил вид из окна.

Сумерки поглощали то, что обзывалось тогда Ленинградом. Близкий завод «Степана Разина» дымил старым клёпанным углярой. На сегодняшнее бы удивление, весьма просторно по Гапсальской неслись «Волги» и «Москвичи» шестидесятых годов прошлого века.

Полковник, самбо и макаров

Кому, кому, а Витьке всегда доставалось с лихвой по первое число. Отнюдь не потому, что скромён и нещадными наперёд запуган. По бойкости своей нёс пацан чувствительные потери. Начиная от шкодилок первоклашки, всё усугубительней вменялась ему дерзость проступков.

Надо ль говорить: здорово тем самым утяжелил пионерскую жизнь. Ведь главное качество в ней быть примерным болванчиком. Схоже с сообщающимися сосудами, подпортил так стервец бытие ближним.