В непосредственной близости

Свет усилился. Люди выстроились у длинных рычагов, торчавших с двух сторон мачты, и начали двигать рычаги — вверх-вниз, сгибаясь и разгибаясь.

— Я думал, что помпы «поют».

— Да, если работают вхолостую. А сейчас они качают воду.

— Благодарю вас, господа, за оказанное доверие. Я оправдаю ваши ожидания.

— С вашего позволения, сэр, я посвечу мистеру Тальботу до шкиперской.

— Вы очень добры, мистер Бене.

— Пустяки, сэр. Всегда к вашим услугам, мистер Тальбот…

— Взаимно, мистер Бене…

Лейтенант весьма учтиво повел рукой, приглашая следовать за ним.

— Лорд… мистер Тальбот, судно прогибается, как надломленная ветка.

— Прогибается?

— И коробится тоже. И то, и другое. Гнется вверх-вниз по миделю.

— Как свежая розга?

— Именно, сэр. На гребне выгибается, на впадине прогибается.

— Не замечал.

— Так откуда же вам знать! Практически невозможно обнаружить постороннее движение, если вас этому не обучали. Это, сэр, как перемещение луны: может показаться, что она движется по небу по правильной кривой, но путь ее бесконечно сложен. Иногда луна представляется мне кораблем, в котором каждая деревяшка отчаянно гуляет, скрипит, гнется, коробится и шатается — и потому он не может толком плыть — в точности как наша старая посудина, полная напастей.

— Так вот отчего Джордж Гиббс спустился ко мне за стаканчиком бренди, да еще прибавил к нему рому! Проверял обшивку, как же! Он делал вид, что работает — именно там, где есть выпивка, — наверное, перепугался, увидев, как гуляет корпус. Он вам доложится?

— Старшему офицеру, и уже должен был. Я-то мелкая сошка.

— Это еще как сказать. Не зайдете ли ко мне, — я едва не сказал «в конуру», — выпить немного бренди, что не допил мистер Гиббс?

— Я на дежурстве, сэр, и мне пора возвратиться к старшему офицеру. Но в другой раз — avec beaucoup de plaisir![26]

Он поправил кудри, нахлобучил шляпу, поднес к ней руку, словно собираясь ее приподнять, а фонари шкиперской, точно проникшись «обычаями морской службы», приняли тот же угол, что и его рука. Лейтенант повернулся и отправился туда, откуда мы пришли. Мистер Аскью все еще сидел под деревянной стеной. Он посмотрел на меня исподлобья.

— Слышал я, вы рассказали офицеру про Джорджа Гиббса. Навряд ли Джордж этому обрадуется.

Я ответил чрезвычайно коротко, потому что качка, кажется, усиливалась:

— Он много чему не обрадуется.

На трапах, казалось, властвует не дух службы, а дух самого моря — по трапам приходится не столько подниматься, сколько с ними бороться.

Качка и вправду усилилась, и скоро я понял причину. Мы держали совет в недрах корабля, сидя рядом с хронометрами, которые, как известно, содержат в месте наименьшей качки. Теперь я оттуда удалялся, переходил под власть ветра, воды и дерева; ценность моей персоны никоим образом не может сравниться с этими чрезвычайно чувствительными часовыми механизмами!

С ноющими икрами я добрался до своей каморки; в теле ощущалась весьма заметная слабость, вызванная усилиями при ходьбе, болезнью и тем, что разум мой отягощало слишком много событий. Изнутри каюты доносилось какое-то царапанье. Я рывком распахнул дверь.

— Виллер! Какого черта! Вы меня просто преследуете!

— Я только прибирался, сэр…

— Третий раз за день? Не смейте являться без надобности!

— Сэр… — Он сделал паузу, затем заговорил каким-то чуждым голосом, в манере неожиданно нездешней: — Я попал в преисподнюю, сэр.

Я уселся на парусиновый стул.

— Что все это значит?

Виллер, в отличие от прочих слуг на корабле, всегда имел вид смиренный, если не сказать заискивающий. Он никогда не смотрел мне прямо в глаза, но сейчас посмотрел.

— Господи, да вы, никак, призрак увидели? Нет! Лучше не отвечайте!

И тут движения маятника, с которыми мне прежде удавалось совладать — с той минуты, как я удалился из покойного помещения, где хранились хронометры, и по сей момент, — одержали верх. Я бросился к ведру, и меня вырвало. В течение некоторого времени я, как известно любому, страдающему от такой же беды, воспринимал все окружающее не более чем нечто, вызывающее тошноту.

После я лежал ничком на койке, желая смерти. Должно быть, Виллер унес ведро. Я знаю, что он вернулся с ним и остался в каюте. Кажется, он убеждал меня прибегнуть к болеутоляющему зелью, и я в какой-то момент, по-видимому, уступил и принял опий — с обычным магическим эффектом.

Смутно помнится, что все время, пока я был без сознания, Виллер провел на стуле. На миг я выплыл из вызванных снотворным обволакивающих видений. Слуга по-прежнему сидел, свесившись набок и пристроив голову на край койки. Лицо его было совершенно изможденное.

(13)

Еще позже я пришел в себя с тяжестью в голове и гадким вкусом во рту. Виллер все еще находился в каюте. Я заворчал на него, но он не ушел. Я сел и обнаружил, что более или менее могу справиться с качкой.

— Думаю, Виллер, вы должны объясниться. Только не теперь. Горячей воды, пожалуйста. И достаньте мне чистую рубашку… чего вы ждете?

Он облизнул губы.