В нескольких шагах граница...

Недаром говорится: мир тесен! Тот «хороший» надзиратель, о котором я рассказывал, перебежал потом в Чехословакию, там и поселился, а его брат перед самой немецкой оккупацией попал в Советский Союз. Огромная страна Советский Союз, но за те долгие годы, которые я провел там на партийной работе, сколько пришлось мне встретить венгерских товарищей, сидевших вместе со мной или немножко позднее в Ваце! Многие из них попали в Советский Союз в результате обмена военнопленными. В Киеве я встретился и с братом «хорошего» надзирателя. Он был начальником цеха металлургического завода. Я же в то время работал в Украинском Центральном Комитете ВКП(б). Даже после сорок пятого года я постоянно то здесь, то там сталкивался со многими из старых борцов. Однажды, уже в Венгрии, мне позвонили из Института рабочего движения: обнаружено, мол, в Ваце личное дело того надзирателя, Чумы, который из-за вашего побега получил четыре года тюрьмы. В другой раз сообщили, что нашлось описание моей внешности, а также приказ о розыске. Так потихоньку и обросла фактами вся история, и я узнал дополнительно еще о многом такое, о чем и не подозревал раньше.

Оказывается, мы еще плелись к Вацу по берегу Дуная, когда все «городские вооруженные силы» были уже подняты на ноги. Помещение дирекции тюрьмы скоро превратилось в оперативную ставку. Приходили и уходили курьеры, отдавались приказы, посылались телеграммы. Телеграммы в министерство, телеграммы на пограничные станции, на будапештские вокзалы. Еще бы! Бежали ведь очень важные политические преступники, да еще за несколько дней до смертного приговора.

После всего случившегося старая вражда главного священнослужителя и директора тюрьмы достигла, как говорится, своего апогея. Один обвинял другого. Шимон орал прямо в лицо директору, что тот допускал нетерпимый либерализм: я посадил их в одиночку, а вы, мол, освободили их, только чтобы насолить мне. Отправили их на работу и этим только способствовали побегу. Шимон дошел до того, что заподозрил директора в скрытой симпатии к красным и заявил, что дело так не оставит.

Директор тюрьмы обвинял Шимона в превышении власти. И так мало надзирателей, да и те всякий сброд, так еще главный священнослужитель дезорганизует своим поведением это образцовое заведение правосудия… И он тоже угрожал, что так все это не оставит.

Как мы могли предполагать, дела Шимона в ту пору пошатнулись. За скандальные переходы заключенных в другую религию и за кровавую расправу на берегу Дуная епископ вызывал Шимона к себе несколько раз и здорово отчитывал.

Вечно быть тюремным священником отнюдь не было целью жизни Шимона, и он усердствовал, конечно, не для того, чтобы задерживаться в вацской тюрьме. Но все случившееся, может быть, на долгие годы затормозило ожидаемое им выдвижение по службе. А наш побег хотя как будто и на руку Шимону, но кто его знает, не будет ли он оружием в руках директора против священника. Репутация Шимона поколебалась и в городе и среди будапештских властей.

Если бы мы сознались, что перешли в другую веру исключительно для того, чтобы легче было бежать, это частично реабилитировало бы Шимона. Но для этого надо было нас поймать. Этот вопрос теперь уже больше, чем вопрос о престиже, – это для него вопрос жизни.

Главный священнослужитель Шимон считал, что расследование было проведено поверхностно. Поэтому он обошел всю тюрьму и сам побеседовал со старым каторжником, с садовой охраной, с Пентеком, с надзирателями.

По городу организовали облавы, везде, где была хоть какая-то надежда поймать нас: на станции, на рынках, в трактирах, на всех дорогах, которые вели из города. Тщетно.

Шимон позвонил по телефону в главное управление полиции инспектору Тамашу Поколу. Как я уже говорил, Тамаш участвовал в расследовании недавней кровавой вацской ночи, и негодяи сдружились. Дырявый мешок всегда найдет себе заплатку!

Тюремный священник даже не предполагал, что господин инспектор способен так хорошо воспринимать тревожные сигналы. А между тем инспектор Покол становился лишним в рядах полиции. Что же случилось? Дело в том, что к этому времени снова начали копошиться старые полицейские офицеры времен Австро-Венгрии, с нетерпением ожидая удобного случая получить тепленькое местечко. Во время советской республики они отошли от дел, старались держаться в стороне и в месяцы белого террора. Это были отпрыски обедневших дворянских семей, и профессия полицейского офицера теперь их очень привлекала, она означала все: комфорт, безопасность, безбедную жизнь. Они презирали карьеристов вроде Тамаша Покола и ему подобных и если до этого времени отстранились от дел, то сейчас чувствовали, что звезда старой полиции поднимается и, само собой разумеется, более высокие кресла в ней должны будут принадлежать им.