В неурочное время

— Из-за эгоизма, главным образом, — Маклин рассмеялся, увидев, как на лице Кейси сразу появилось оскорбленное выражение. — Подожди, дай мне объяснить. Я женился на Джо-Бесс по доброй воле, думая, что это навсегда, но не сделал ее счастливой. Вот так просто. Сам же я тоже не был счастлив, и когда она сказала, что хочет уйти от меня, я почувствовал себя ужасно, но в тоже время легко. Отдавая ключи Джо-Бесс, я как бы искупил свою вину. Кроме того, мне совсем не был нужен неприятный, длительный судебный процесс, в результате которого львиную долю получат адвокаты. Почему бы мирно не отдать Джо-Бесс все, что она просит? Поверь мне, я подписал все документы не ради нее, а ради себя.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать. Думаю, что на твоем месте я поступила бы так же. И так же чувствовала бы вину за то, что рада выбраться из создавшегося положения.

Соломинка рассказала Алексу о своей помолвке и о том облегчении, которое она почувствовала, когда помолвка была разорвана. Кейси вдруг поняла, что ее панический страх перед глубокой связью с мужчиной, кажется, удалился на значительное расстояние.

Ночью, лежа в гавани рук Алекса, прижимаясь к нему обнаженным телом, Соломинке было легко говорить с ним, открывать ему самые глубокие тайны и страхи. Она рассказала Маклину в один беспечный момент, какой страх испытывала, если мужчина приближался к ней слишком близко.

— Пару лет назад, — припомнила она с легким выражением досады, — один скорее напористый малый назвал меня вальсирующей прочь любовницей. Я возразила против этого, потому что мы не были любовниками, и я не вальсировала прочь, а изо всех сил убегала от него. Но какая-то доля правды в его обвинении присутствовала.

Алекс рассмеялся и крепче прижал женщину к себе.

— Любимая, ты просто оставила последний вальс для того парня, который собирался отвести тебя домой.

Кейси много думала о его замечании в течение последующих нескольких дней.

Мужчина почувствовал, что доверие Кейси к нему растет, он начал постепенно узнавать, кем она была, что она чувствовала, почему она стала «вальсирующей прочь любовницей». Алекс подозревал: эмоциональная скрытность Соломинки коренилась в убеждении, что она принесла несчастье своим родителям. Но он не мог догадаться, откуда у нее появилась такая мысль. Кто-нибудь сказал ей это? Наконец он почувствовал, что мог бы спросить. И спросил.

Кейси печально улыбнулась.

— Ты помнишь старую пословицу о тех, кто подслушивает? Они заслужили то, что о них говорят. Я рано узнала об этом. Мне было лет семь, когда я в первый раз спряталась на верху лестницы и слушала, как спорят мои родители о том, чья вина, что они обременили себя ребенком. Сначала я подумала, что у меня будет маленький брат или сестра и очень обрадовалась. Я почувствовала себя виноватой, потому что они, по-видимому, не хотели этого ребенка, но я никак не могла с собой справиться. Я стала обнимать себя с волнением, притворяясь, что обнимаю... — Кейси замолчала, решив не быть сентиментальной, потом продолжала. — Но наконец проявилась правда: они говорили обо мне. Это я была тем ребенком, которого они не хотели. Понимание стало некоторым шоком, но объяснило ту определенную натянутость в их выражениях привязанности.

Услышав столь прозаическое объяснение, Алекс почувствовал щемящую боль в сердце. Он закрыл глаза и крепче прижал к себе Кейси, маленькую девочку, грустящую на лестничной площадке.

— Любимая, — хрипло прошептал он, — родители — это всего лишь большие дети, пытающиеся стать взрослыми для тех обязанностей, к которым никто никогда не бывает готов. Они не имели в виду, что сказали.

— Нет, они выразились довольно ясно, — твердо возразила она, потом поцеловала Алекса, пытаясь успокоить его. Он огорчался из-за вещей, с которыми она примирилась давным-давно. — Они именно это имели в виду тогда и во всех последующих спорах. Я не упрекала и не упрекаю их, Алекс. Они начали, как иностранные корреспонденты, а закончили, как учителя. Мое рождение разбило их многие надежды, мечты...

— У жизни есть обычай заставлять всех нас приспосабливать к ней наши мечты, — возразил Алекс. Он отказался сохранять молчание перед лицом ее очевидного чувства вины за свое рождение.

— Я знаю, — вздохнула Кейси. — В конце концов, они могли бы решить не иметь меня, не оставлять меня или не стараться изо всех сил дать мне крепкую семью. Я люблю мать и отца и знаю, что они по-своему меня любят. Но я никогда не чувствовала, что их дом — это и мой дом, поэтому я сосредоточила все усилия на том, чтобы стать самостоятельной как можно быстрее. — Она приподнялась на локте и улыбнулась. — У меня было много семей-заместителей, о которых я упоминала: Бриттани, итальянцы, жившие на той же улице и моя бабушка, пока она не умерла пять лет назад. Судя по всему, я оказалась очень удачливым ребенком.

Соломинка опять устроилась на широкой груди Алекса, ее пальцы отправились в бесконечное путешествие по великолепному мужскому телу, с которым она так близко познакомилась.