В незнакомой комнате

— Простите. Нам надо идти.

В заключение они снова пожимают друг другу руки, обмениваются дежурными улыбками, среди множества искусственных поверхностей военные пуговицы сияют, как глаза. Никогда еще не были они так далеки друг от друга и так вежливы. Его утренний отъезд будет лишь эхом этого расставания. На самом деле он уже уехал или, может быть, никогда не приезжал.

Он едет в Лондон, но то же беспокойство не дает ему покоя и там, он едет куда-то еще. И снова куда-то. Пять месяцев спустя оказывается в странной стране, на окраине странного города, в спускающихся сумерках. Он наблюдает за людьми, слоняющимися по увеселительному парку по другую сторону заросшего пустыря. Через заросли сорняков до него слабо доносится цирковая музыка, и над темным скоплением людей у подножия высокого зеленого вулкана он видит огни чертова колеса, которое вращается, вращается, вращается.

Сам не зная почему, он воспринимает эту сцену как зеркало, в котором отражается он сам. Не его лицо, не его прошлое, а то, чем он, в сущности, является. Он ощущает печаль, легкую и бесцветную, как ветерок, и впервые с того момента, когда начал путешествовать, думает, что ему хочется остановиться. Осесть в одном месте и больше никуда не двигаться.

Через восемь месяцев после того, как побывал в Лондоне, он снова оказывается в этом городе, теперь на обратном пути. Он задержится здесь всего на неделю, после чего полетит в Амстердам, а оттуда, пять дней спустя, в Южную Африку.

В Лондоне он звонит Жерому из уличного автомата. Он не может точно сказать, зачем это делает, разве только потому, что обещал, и не уверен, стоит ли навещать их еще раз. Он не успевает ничего сказать об этом, так как Жером начинает просить: приезжайте, пожалуйста, приезжайте. На сей раз, даже сквозь тонкую жилку телефонного кабеля, он слышит горячность этого приглашения.

— Мне нужно подумать, — говорит он, — у меня нет денег.

— Моя семья, все в порядке, не надо денег.

— А также времени. До моего отъезда осталось всего несколько дней. Но ладно, я подумаю. Позвоню вам из Амстердама.

Однако, еще не добравшись до Амстердама, он уже принял решение не ехать. То, что у него мало времени и денег, чистая правда, но не это обусловило его решение. В нем все еще жива память о прошлом визите, он возил ее с собой на протяжении всех своих странствий и боится, что все повторится вновь. Он приедет, будет очень радушно принят, проведет день или два в безмятежности и комфорте, но молчание и дистанция между ними, которые они каким-то образом умудрились взрастить после своей первой встречи в Африке, будут расширяться и углубляться даже при том, что они стали испытывать еще большую симпатию друг к другу. Это не то, чего ему хочется, более того, это то, чего ему не хочется больше всего. Хватило короткого телефонного разговора, чтобы он осознал, насколько удручил его тот первый визит.

Вот почему, вместо того чтобы ехать в Швейцарию, он едет в Париж и бесцельно слоняется там по улицам, заходя в магазины, посиживая на скамейках. Он понимает, что снова предается самому нездоровому роду деятельности, убивает время, что путешествие не завершилось там, где он желал, а обернулось бесконечными двусмыслицами и неясностями, как дорога, беспредельно расходящаяся в разные стороны тропинками, которые с каждым разом становятся все менее отчетливыми.

Надо признать, что в эти три-четыре дня случаются моменты, когда желание вернуться в Швейцарию пронизывает его, словно внезапная острая боль, это ведь всего несколько часов езды на поезде, он может позволить себе такой каприз, но потом он вспоминает, как возвращался оттуда в прошлый раз, с трудом волоча за собой груз пустоты, словно черный чемодан, цепью прикованный к его запястью.

Иногда, проходя мимо уличного телефона-автомата, он вспоминает, что обещал позвонить. Но пока он к этому не готов, еще нет. Опять начнутся препирательства, перетягивание каната, попытки восстановить прерванное налаживание связи, при этом он может уступить, сам того не желая. Поэтому он оставляет звонок на самый последний момент.

Он уже в амстердамском аэропорту, сдал багаж, зарегистрировался и ждет посадки. В свете флуоресцентных ламп толпы народа тащат пакеты из беспошлинных магазинов, а сквозь толстое зеркальное стекло окон видны причудливые, неестественные очертания выстроившихся рядами самолетов. Он идет к шеренге телефонов-автоматов и звонит, подталкиваемый со всех сторон локтями и оглушаемый звуками иностранной речи. Он надеется не застать Жерома. К телефону подходит Катрин, она узнает его прежде, чем он успевает представиться.

— Привет. Вы собираетесь к нам?

— Нет, сожалею, но не могу. Я уже в аэропорту.

— О-о-о. — Похоже, она разочарована. — Какая жалость, мы надеялись, Жером надеялся.

— Я знаю, и мне очень жаль. — Он начинает бормотать оправдания насчет денег и времени, но язык подводит его. — В другой раз, — говорит он, и на сей раз действительно думает, что будет еще случай все сделать правильно.