В никуда

Я попытался представить панику и отчаяние последних дней перед финалом. Миллионы беженцев, целые соединения, солдаты которых, вместо того чтобы сражаться, разбегались по своим углам, паралич власти в Сайгоне и Вашингтоне и отвратительные картины разложения армии и правительства на экранах телевизоров по всему миру. Полное унижение для нас и необратимая катастрофа для вьетнамцев.

Оказалось, что плохие не настолько плохи, а хорошие – не так уж хороши. Все зависит от восприятия, пиара и пропаганды. Обе стороны так долго представляли друг друга нелюдями, что совершенно забыли, что все они люди и все вьетнамцы.

– Никогда ничего подобного не слышала, – проговорила Сьюзан. – Никто мне об этом не рассказывал.

– Может, и к лучшему.

Впереди показался Т-образный перекресток. Я посмотрел на карту и кивнул налево. Кам повернул, и мы поехали дальше. Шоссе вокруг Дананга было забито грузовиками, легковушками и автобусами, и нашему водителю приходилось постоянно уворачиваться при обгонах от встречного транспорта.

Сьюзан посоветовала не спешить, и он пристроился за тяжелым грузовиком и заскучал. Наступил канун Тета, и ему хотелось поскорее вернуться к семье. А получалось так, что придется праздновать с родными только душой.

Дорога пошла на подъем. Впереди замаячила высокая гора, склон которой убегал направо и вдавался в море. Карта показывала, что шоссе шло через гору, но я не мог понять, каким образом. А подъем все продолжался.

– Ты когда-нибудь здесь ездила? – спросил я Сьюзан.

– Да. Я тебе рассказывала. На пыточном автобусе из Сайгона в Хюэ. Это был кошмар. Почти как наше путешествие.

– Угу. Перевал опасный?

– Захватывает дух. Этот перевал здесь единственный. Называется Хайван. По-французски – Col des Nuages.

– Облачный перевал.

– Oui[63]. Эти горы некогда отделяли то, что впоследствии тоже стало частью Вьетнама и простиралось к северу от империи Чампа, через которую мы недавно проезжали. Погода очень отличается по разные стороны перевала. Особенно теперь, зимой.

– В Хюэ идет снег?

– Нет, Пол. Но по ту сторону Облачного перевала будет намного холоднее и, возможно, дождливо. Это северная граница тропиков. Надеюсь, у тебя есть что-нибудь теплое?

Теплого у меня ничего не было. Но винить Карла или кого-нибудь другого не приходилось – я бывал по другую сторону перевала в январе и в феврале 68-го и помню дождливые дни и холодные ночи.

– А в твоем бездонном рюкзаке что-нибудь найдется? – повернулся я к Сьюзан.

– Нет. Придется покупать.

– Ну конечно.

Мы продолжали подъем. Слева вверх уходила отвесная каменная стена, а справа, недалеко от колес машины, начинался обрыв прямо в Южно-Китайское море.

– Красиво, – заметила Сьюзан.

А мистер Кам красотами, слава Богу, не любовался. Я видел, как побелели костяшки его пальцев, и предложил:

– Скажи ему, пусть остановится, я сяду за руль.

– Нельзя, – отозвалась Сьюзан. – На перевале есть полицейский пост.

Судя по видневшейся справа воде, мы забрались метров на пятьсот над уровнем моря. А гора возвышалась еще на тысячу. Если бы я вел машину ночью, в темноте, мне было бы не до шуток.

Прошло довольно много времени, пока мы не оказались на вершине Облачного перевала. Дорога выровнялась, и по обеим ее сторонам я заметил старые бетонные бункеры и укрепления.

В высшей точке их стало еще больше. Здесь же стояли туристский автобус и несколько машин с вьетнамскими водителями и западными туристами. С дюжину подростков продавали сувениры, напротив полицейского поста были припаркованы два желтых джипа.

Кам что-то сказал Сьюзан, и она перевела:

– Он спрашивает, не хотим ли мы остановиться поснимать?

– В следующий раз.

– Все останавливаются. Нам тоже надо. Будет выглядеть не так подозрительно.

– Хорошо. Пусть тормозит.

Кам вплотную притерся к обрыву, под которым в море выступал завершавший склон горы небольшой полуостров.

– Фотографируй и давай отсюда сматываться, – сказал я Сьюзан. А сам не сводил глаз с полицейских, которые околачивались у стоявших на другой стороне дороги джипов. Они поглядывали на машины с туристами, но им было явно лень переходить мостовую. Однако мало ли что могло взбрести им в голову.

На "ниссан" налетели не меньше двадцати подростков и стали совать в окна глупые, никому не нужные сувениры.

У некоторых были алюминиевые оригами[64] вертолетов «хью», и я поразился, насколько точно выполнены модели – ведь американцы ушли отсюда почти тридцать лет назад.

Один подросток стукнул в окно жестянкой, и я увидел, что на боку вертолетика красовалась прекрасно нарисованная черной и желтой краской эмблема Первой воздушно-кавалерийской дивизии.

– Это как раз для меня, – пробормотал я и, слегка опустив стекло, начал торговаться. Мы оба держали вертолетик, пока я не отдал доллар – прямо как во время сделки с наркоторговцем. После чего я поднял стекло и бросил Каму: – Ку-ди.

Он включил передачу, и мы начали спуск.

– Ну как, тебе нравится игрушка? – спросила Сьюзан.

– Когда-то здесь было таких полно. – Я повел рукой, изображая полет вертолета, а губами издал звук летящей ракеты и вслед за ним перестук пулемета Гэтлинга.