В никуда

Мы въехали на широкую площадь, где строилось большое здание рынка. Город был явно показным. Это было место со значимым именем, и власти хотели, чтобы Кесанг нравился туристам и журналистам. И действительно, на площади стояло пять экскурсионных автобусов, и западные туристы бродили вдоль рыночных лотков и наверняка задавали себе вопрос, на кой черт их занесло в этот удаленный уголок страны.

Лок завернул на бензоколонку, а мы со Сьюзан вылезли из машины и потянулись.

– Хочу холодного пива, – объявил я.

Сьюзан что-то сказала наполнявшему бак шоферу, и мы направились через площадь в уличное кафе.

– База ведь была не здесь? – спросила меня Сьюзан.

– Не здесь, – ответил я. – На плато, которое мы проезжали по дороге. База получила название по имени города, но сам город к тому времени перестал существовать. Мы туда съездим потом.

По пути к желанному пиву нам попалось несколько ларьков, и верная себе Сьюзан останавливалась у каждого. Большинство торговцев продавали двухкилограммовые пакеты кофе, видимо, местного производства. Другие – ананасы и овощи. Еще торговали военными сувенирами, в основном всяким хламом из медных снарядных гильз, который пытались превратить в украшения. Я заметал 105-миллиметровую медную гильзу, в которой рос цветок, – сложный, противоречивый образ, если именно такой задумывая автор. Были тут вазы из гильз крупнокалиберного пулемета и кружки из трубы гранатомета, к которой приделали ручки.

– Откуда все это барахло? – спросила Сьюзан.

– Из Соединенных Штатов Америки, – ответил я.

– Боже, но его так много!

– Осада продолжалась сто дней. Артиллерия славно поработала.

Сьюзан подошла к прилавку с обломками оружия: пластмассовыми прикладами от винтовок "М-16", чеками, снятыми с ручных гранат, картонными телескопическими трубами от легких противотанковых ракет "М-72" и тому подобным. Тут же валялись пластиковые солдатские фляги, ремни, подсумки, ножны, пряжки и прочие археологические свидетельства того, что здесь некогда воевала армия. А теперь – сувениры на продажу тем, кто остался в живых и хотел привезти домой кусочек ада.

Сьюзан спрашивала меня о назначении каждого предмета. Я отвечал и добавлял: "А где холодное пиво?"

– Подожди, а вот это что?

– Как ни странно, чехол от саперной лопатки. Он крепится на ремень, а лопатка держится внутри.

Сьюзан положила чехол и перешла к другому лотку, где семья горцев торговала своими поделками.

– Пол, ты знаешь, что это за племя?

Торговцы были в ярких красных с синим украшенных вышивкой одеждах; женщины заплетали волосы на макушке в большой пучок и перевязывали ярким шарфом. В ушах дамы носили огромные кольца и курили длинные трубки.

– Мне кажется, они из Калифорнии, – предположил я.

– Все смеешься! Из какого они племени?

– Откуда, черт возьми, мне знать? Горцы, и все. Спроси у них сама.

Сьюзан обратилась к старухе и удивилась, что все торговцы говорили по-вьетнамски, хотя признала, что ей их трудно понимать.

– Ну и что из того? – пожал я плечами – Я и тебя-то с трудом понимаю.

Вокруг нас собралась вся семья: женщины пыхали трубками, мужчины курили сигареты, и все одновременно болтали. Обсуждали повязанный на шее Сьюзан шарфик таой и показывали свои, более яркие. Но вдруг перевели взгляды на меня, и я догадался, что Сьюзан им сообщила, что я здесь не впервые.

Ко мне подошел маленький старичок с кривыми ногами в перевязанном кушаком оранжевом балахоне. Взял меня за руку и заглянул в глаза. Его руки и лицо были сплошь в морщинах, как плохо выделанная кожа. Он что-то пытался мне объяснить.

– Он говорит, – перевела Сьюзан, – что был американским солдатом.

– Неужели? Но он как будто не подходит по росту для строевой службы?

Старичок продолжал говорить, а Сьюзан переводила:

– Он воевал на стороне американцев... с "зелеными беретами"... был с ними семь лет... они ему хорошо платили... дали отличную винтовку и нож. Он убил много, очень много. Ты слышишь, он говорит по-французски: "Beacoup, beacoup"?

– Beacoup, beacoup! – повторял старик и при этом резко взмахивал рукой, будто резал глотку врагу.

Я повернулся к Сьюзан.

– Спроси, его винтовка все еще у него?

Старик выслушал вопрос, посмотрел на меня и едва заметно кивнул.

Невероятно сморщенное лицо, щелочки-глаза. Мы стояли на площади Кесанга и держались за руки. Было ли у нас что-то общее? Ничего, кроме того, что мы воевали на одной войне, которая могла никогда не вспыхнуть.

– Он спрашивает, – перевела Сьюзан, – не знаешь ли ты капитана Боба, который был его командиром?

– Скажи ему, – ответил я, – что я как-то встретил его в Америке. Капитан Боб живет хорошо и всем рассказывает о своих храбрых горских стрелках.

Старик поверил всему. Он еще крепче сжал мои руки, а потом взял с лотка бронзовый горский браслет и протянул мне. Такие браслеты они продавали. Но если человек нравился или если он был храбр, они могли подарить. Он защелкнул тонкий браслетик на моем левом запястье, отошел на шаг и отдал мне честь. Я ответил тем же.

Вокруг нас собрались несколько американцев и десяток вьетнамцев. Последние были явно раздосадованы.