Они не разговаривали друг с другом всю дорогу до станции Красногвардейская. Каждый думал об одном и том же. Почти. Наташе не давала покоя мысль о собственном самочувствии. О тошноте, о боли в животе и о моментальном выздоровлении. Это никак не было связано с ее желанием. Или было? Копылова не загадывала ни блузок, ни детей. Она хотела просто быть все время с Лешей. Черт! А желание сбылось! Она заерзала на месте, что не осталось незамеченным.
– Ты замерзла? – Леша нажал кнопку, и стекло поползло вверх.
– Нет, – слишком поспешно ответила Наташа.
– Что тогда?
Ей хотелось рассказать ему. Рассказать ему все. И о желании, и о том, что он это чертово желание. Но именно то, что он является призом, который мертвец непременно заберет, и остановило ее.
– Снова что-то дурно, – сказала она.
– Мне остановиться?
– Нет, просто открой окошко.
Леша открыл, Наташа отвернулась и снова погрузилась в свои мысли. Желание сбылось, а это значит, что мальчик заберет презент. Он убьет Лешу? Сначала его, а потом и ее. Слезы выступили на глазах. Их найдут, и вся эта идея с игрой по правилам здесь не сработает. И пробуют они все это дерьмо наобум, не зная наверняка, что им поможет. Безысходность. Полная безнадега. Казалось бы, сложи руки и жди кончины, но совесть, проклятая совесть не давала покоя. Она грызла, она терзала, она рвала душу. Наташу тяготило то обстоятельство, что Леша погибнет из-за нее. И даже то, что и ей не выжить, не могло стать оправданием. Как ни крути.
– Приехали, – произнес Одинцов.
Наташа проверила, высохли ли слезы, и повернулась к Леше.
– Мама уже, наверное, здесь?
Леша посмотрел на часы и пожал плечами.
– По времени автобус должен быть здесь, но… Пробки и все дела.
Наташа улыбнулась. Фраза «и все дела», совсем несвойственная речи Одинцова, почему-то рассмешила ее. Леша увидел ее веселье и улыбнулся.
– Тебе лучше?
– С тобой мне все лучше и лучше.
– Шутишь?
– Ни разу, – улыбнулась Наташа.
Одинцов обнял ее.
– А я думала, ты меня встречаешь.
Леша и Наташа повернулись на голос. Валентина Игоревна была превосходна.
– Мама, – улыбнулся Леша.
– Здравствуй, Наташенька. Какая ты стала.
После объятий Валентина Игоревна взяла Наташу за руку и начала рассматривать.
– Красавица, – резюмировала она и улыбнулась сыну. – Ну и чем вы тут занимались, детишки?
– В прятки играли, – сказал Леша.
«Наверное, он хотел пошутить, – подумала Наташа. – Но как шутку это восприняла только его мама». Должна была, по крайней мере. Но Наташе показалось, что она скорее горько усмехнулась, чем улыбнулась шутке.
– Мне никогда не нравилась эта игра, – пожала плечами Валентина Игоревна. – Не понимаю, за что ее дети любят.
17
Егор прошелся по квартире. На улице уже было темно, поэтому комфорт, который квартира дарила при свете дня, исчез. Мрачные тени сгущались, напоминая о предстоящей ужасной игре. Авдеев включил свет во всех комнатах и в туалете. Двери везде оставил открытыми. Ему было страшно. Он помнил, что играть они начали в зале, но что-то было не так. Мебель передвинули? Или накидку на диване сменили? Егор был уверен, что точного копирования планировки игра не требует, но все-таки ему хотелось, чтоб все было как тогда.
Он еще раз осмотрел комнату. Не было журнального столика. Точно. Они убрали столик. Егор начал успокаивать себя, что столик нужен ему не как элемент игры. Он просто ему был нужен. Авдеев вышел на балкон, когда до игры оставалось три часа.
18
Леша вышел из квартиры в девять сорок. До игры оставалось чуть больше двух часов. Наташа оставалась в машине. На все уговоры подняться и попить чаю Копылова отвечала отказом. У Леши тоже настроение было не для чаепитий. Он поднялся с мамой наверх, помялся, не решаясь сказать, что ему надо уходить.
– Иди уже, – улыбнулась Валентина Игоревна. – Ночевать-то придешь?
Алексей мотнул головой.
– Завтра приду. Сегодня надо.
Мама кивнула.
– В прятки играть будете?
У Леши замерло все внутри. Он уже собирался спросить, откуда она знает, когда понял, что мама шутит.
– Как доведется, – печально улыбнулся Одинцов.
Валентина Игоревна подошла к сыну, обняла и поцеловала в лоб.
– Будь осторожен, сынок.
– Я постараюсь, мама.
Одинцов спускался вниз с тягостным ощущением, что сегодня все решится, сегодня игра закончится. Несмотря на то, что он был скорее статистом, чем непосредственным игроком, Леша чувствовал какую-то особую цель, предназначение. Как бы напыщенно это ни звучало, но он знал наверняка: пацан является ему не напрасно.