В ногу!

— Они никуда не годятся, — говорил он себе, когда, в ответ на его остроты, рабочие проходили мимо, еле удостаивая его улыбки. — Они не заслуживают даже тех полутора долларов в день, которые получают.

Как и в Мак-Грегоре, в нем было лишь презрение к рабочим, имена которых он отмечал в своей книжке. Их тупость, как он считал, лишний раз подчеркивала его умственное превосходство.

— Это мы вершим дела, — говорил он себе, засовывая карандаш за ухо и закрывая книгу.

В нем говорила суетная гордость представителя среднего класса. В своем презрении к рабочим он забывал презирать самого себя.

Однажды утром этот экспедитор и Мак-Грегор стояли на дощатой платформе, выходившей на улицу, и говорили о детях.

— Жены этих рабочих производят на свет детей, как котят, — сказал молодой ирландец. — А впрочем, — добавил он под влиянием какой-то мысли, — что еще остается мужчине делать? У меня самого четверо ребятишек. Приятно, черт возьми, видеть, как они играют в садике, когда возвращаешься домой.

Мак-Грегор подумал об Эдит Карсон, и какое-то непонятное ощущение охватило его. Он стал испытывать желание, которое впоследствии чуть было не разрушило все его планы. Он изо всех сил боролся с этим желанием. Ирландец был страшно сконфужен, когда Мак-Грегор внезапно сказал:

— А чем же вы лучше их? Или вы думаете, что ваши дети важнее для мира, чем дети рабочих? Возможно, у вас более изворотливый ум, зато они сильнее физически. Но, насколько я могу судить, ваш пресловутый ум пока не дал вам возможности выдвинуться.

Он повернулся и ушел от ирландца, который, брызжа слюной от ярости, что-то кричал ему вслед, потом на лифте поднялся на самый верх склада, чтобы там обдумать слова экспедитора. Время от времени он делал резкое замечание кому-нибудь из рабочих, без дела слонявшихся в проходе между ящиками и бочонками. Под наблюдением Мак-Грегора склад стал функционировать с точностью, ранее не виданной здесь, и маленький седовласый заведующий потирал руки от удовольствия.

Мак-Грегор стоял у окна и спрашивал себя, почему он сам не посвятит свою жизнь роли отца семейства. При слабом свете, вливавшемся с улицы, он вдруг увидел старого жирного паука, который медленно полз по стеклу. В уродливом теле этого насекомого таилось нечто такое, что напомнило юному мыслителю леность и тунеядство всего человечества. В то же время он подумал о рабочих, которые приходили на склад с опущенными глазами.

— Уродливые пресмыкающиеся, не осмеливающиеся поднять глаза, — пробормотал он. — Если у них и рождаются дети, то это происходит без всякого смысла и порядка. Это простая случайность, так же как, благодаря случайности, муха попадает в сети паука. Деторождение — в своем роде пища для трусости, скрытой в людях. Они надеются, что их дети завершат то, на что у них самих не хватило смелости.

Сочно выругавшись, Мак-Грегор ударил тяжелой кожаной рукавицей по жирному паразиту, ползавшему по окну.

— Впрочем, не следует обращать внимание на мелочи. Еще не кончилась попытка загнать меня в подземные угольные копи, — здесь тоже есть ямы, в которых люди живут и работают нисколько не лучше, чем в Угольной Бухте.

* * *

В тот вечер Мак-Грегор торопливо ушел из дому и отправился к Эдит. Ему хотелось. смотреть на нее и думать. В течение целого часа он сидел в ее маленькой комнатке, пытаясь углубиться в книгу, а затем впервые поделился с ней своими мыслями.

— Я пытаюсь уяснить себе, почему мужчины в общем такие ничтожества? — внезапно сказал он. — Неужели они годятся только на то, чтобы женщины могли пользоваться ими как орудием для продолжения рода? Ответьте, скажите мне, о чем женщины думают и чего они хотят?

Не дожидаясь ее ответа, он снова углубился в книгу.

— А впрочем, меня лично это нисколько не тревожит, — добавил он. — Я никогда не позволю ни одной женщине использовать меня в качестве такого орудия.

Эдит была сильно встревожена. Слова Мак-Грегора она приняла за объявление войны ей самой и ее влиянию. Ее руки задрожали. Но внезапно ее осенила новая мысль.

«Для того чтобы добиться чего-нибудь в жизни, он будет нуждаться в деньгах», — подумала она, и ее сердце радостно забилось при мысли об имевшихся у нее сбережениях. «Как бы предложить их ему, не рискуя встретить отказ?»

— Вы молодец, Эдит, — сказал Мак-Грегор, собираясь уходить. — Вы никогда не будете мешать мужчине думать.

Эдит покраснела и, так же как рабочие на складе, опустила глаза. Тон его слов поразил ее. Когда Мак-Грегор ушел, она вынула из комода свою банковскую книжку и с удовольствием перелистала ее страницы. Отказывая себе во всем, она готова была, не колеблясь, отдать ему все до последнего гроша.

Углубленный в свои мысли, Мак-Грегор вышел на улицу; он выкинул из головы думы о женщинах и детях и стал перебирать в памяти те волнующие исторические фигуры, которые так сильно взывали к его честолюбию. Переходя через мост, он остановился и, облокотившись о перила, стал глядеть на черные воды внизу.

— Почему мысль никогда не заменит действия? — спрашивал он себя. — Почему в людях, пишущих книги, меньше смысла, чем в людях, вершащих дела?