В нужное время в нужном месте

Запомни главное! До первой российской станции ни в коем случае, что бы ни произошло, хоть ядерный взрыв, не выходи из купе!

– А в туалет?

– Ни в коем случае, я же сказал! Перетерпи. Это крайне важно!

– Что ты задумал?

– Не могу сказать. Главное – не выходи из купе, и все будет нормально. Потом все узнаешь. Извини.

– Хорошо. И долго мне в Москве торчать?

– Пока тут у нас ситуация не успокоится.

– А что будет с Вероникой и Алисой?

– Насчет жены и дочери не переживай. Мы за ними присмотрим, в обиду не дадим.

Любые телефонные переговоры запрещены. Есть информация, что у Фон-Ли появилось какое-то сверхсовременное подслушивающее устройство.

– Ясно… Записку-то хоть можно черкануть?

– Можно, только быстро. – Шериф вырвал из блокнота листочек, протянул золотой «паркер». – Вот бумага и ручка. Пиши на моей спине. Только без имен и конкретики.

Используя твердую, как сталь, спину Шерифа вместо столешницы, я написал: «Дорогие девчонки! Я вас очень люблю. Я должен на какое-то время уехать. Ждите. Целую. Ваш Б.».

– Все будет нормально, Бонифаций, – сказал Шериф, пряча записку. – Я в этом уверен.

– Тут это, Марат… еще одно.

– Что?

– Эти охранники, что в тюремной больнице… С ними что будет?

– Их накажут.

– Не по-людски как-то. Мы же ведь коллеги.

Марат улыбнулся.

– Я их пока в твоей Бастилии подержу. В хороших камерах. Потом, если все закончится хорошо, отпустим, восстановим на работе. Премию выпишем.

– А если все закончится плохо?

– Тогда я сяду рядом с ними. Но это вряд ли. Меня, скорее всего, убьют.

– Тогда уж пусть все закончится хорошо.

– Непременно хорошо, Бонифаций, непременно… Ну, пока, дружище!

– Пока!

Чуть позже совсем иную, более динамичную, картину моего пребывания в России нарисовал Маэстро.

3

До отхода поезда оставалось еще часа три, и мы устроили себе легкий ужин в закрытой кабинке привокзальной ресторации. Чтобы не привлекать лишнего внимания, Маэстро отпустил бороду и ходил в темных очках. Выглядел, как заправский профессор.

Он категорически отговорил меня от пива (ты ж, Бонифаций, в Россию едешь, а не в Германию, соображать надо!) и, завладев меню, приказал официанту 500 граммов водочки, маринованных белых грибочков с чесночком, черного хлебушка, печенной на углях картошечки, шашлычка и березового сока.

– А как они в России березовый сок делают? – недоуменно спросил я. – На лесопилках березы отжимают, что ли?

– Сам ты лесопилка, – грустно вздохнул Маэстро. – Настоящий березовый сок в России можно попробовать только в детстве. Весной. В ту пору ты по-настоящему счастлив, но даже не догадываешься об этом. Тебе просто очень хорошо и легко.

А то, как ты был счастлив, понимаешь через много-много лет. Когда вновь приходишь в березовую рощу и пытаешься выпить детского березового сока. Пить-то, конечно, пьешь. И вкус вроде похож. Но детского сока в тех березах уже нет…

А технология получения сока простая. В определенное время весной березы «плачут», под их корой живет сок. На коре делают аккуратные надрезы, под ними закрепляют какие-нибудь чашки. И сок туда потихоньку капает, будто береза плачет.

Но в детстве она плачет от радости, а потом… Потом она плачет по твоему ушедшему детству. Поэтому взрослым за березовым соком нужно всегда приходить вместе с детьми. Только так можно хоть немножко повернуть время вспять. А если допить сок за ребенком из его детской чашечки, то… Ты на секунду с головой окунешься в свое детство.

Маэстро замолчал, задумчиво глядя на хрустальный графин с березовым соком. Потом он печально улыбнулся, нажал кнопку вызова официанта и попросил еще одну рюмку. Налил в нее водки, положил сверху кусочек черного хлеба, пояснил:

– Так в России поминают тех, кого больше никогда с нами не будет. Сегодня мы помянем Доброго Эльфа.

– Но ты ведь жив!

– Жив только Маэстро. А Добрый Эльф умер. Совсем. Его сожгли в Пандов день. Давай, Бонифаций, не чокаясь…

– Давай.

Принесли шашлык и картошку.

– Да, кстати, – сказал я, налегая на шашлык. – Меня теперь зовут не Бонифаций Македонский, а Вениамин Магаданский. Шериф новые документы дал. Как тебе имечко?

– Сойдет, если не надолго, – пожал плечами Маэстро. – А обрез он тебе дал?

– Угу.

– Вытаскивай. И заверни рукав до локтя.

– Правый или левый?

– Любой.

Я выбрал правый.

Маэстро взял обрез, погладил его и плотно приложил к моей руке.

– Смотри внимательно, Вениамин. И не бойся.

Обрез под давлением пальцев Маэстро стал медленно погружаться в кожу, будто тонул во мне. Вначале я чувствовал легкое покалывание, потом рука начала краснеть и явственно разогреваться.

– Потерпи, это не должно быть слишком больно, – прошептал Маэстро.

Наконец обрез полностью вошел в руку, словно растворился. Кожа горела. Маэстро едва коснулся руки, и жжение мгновенно прекратилось. Кожа приняла нормальный цвет.

– И что все это значит?

– Образно выражаясь – теперь это твоя шпага. Обрез я подправил и серьезно усовершенствовал. Теперь он неотъемлемая часть тебя. Ты его не чувствуешь, но он прекрасно чувствует тебя.