В объятьях олигарха

— Нет, — возразил Митя. — Я вольнорожденный.

— Ну и закрой пасть, — посоветовал талиб. Он обернулся к товарищу: — Чего дальше ждать, Ахмет, включай аппарат. Играть не даст. Видишь, неугомонный.

— Анупряк не велел, — ответил второй. — Зачем нам проблемы?

Хоть Митя и утратил (на время или насовсем?) звериный настрой, изворотливость в нем сохранилась. Стремление выжить было сильнее желания вечного покоя.

— Если нельзя перемолвиться с матушкой, передайте записку Диме Истопнику.

— Кому–кому? — Произнесенное имя подействовало на обоих как щелканье взметнувшегося в воздух бича. Они побросали карты, один поднялся и навис над Митей сто лет не бритой рожей, дохнул перегаром и чесноком. — Нука повтори, чего сказал?

— Димычу послать привет. Он мой учитель. Я пел у него в хоре.

— Врешь, хорек вонючий!

— Слово раба, — поклялся Митя. — Истопник меня знает. Я был у него солистом.

Миротворец вернулся к кунаку, оба оживленно загомонили, перейдя на незнакомый Мите язык. Но одно слово, мелькавшее чаще других, он отлично понял: выкуп!

Наконец, придя к какому–то решению, оба миротворца подошли к пыточному ложу.

— Если врешь поганым языком, знаешь, что будет? — строго спросил тот, который был Ахметом.

— Знаю.

— Нет, не знаешь. Ты не умрешь легкой смертью, будем резать по кусочкам целых три дня. Это очень больно. Намного хуже, чем ты можешь представить пустой башкой.

— Я знаю, — повторил Митя. — Я говорю правду. Истопник любит меня. Он думает, я его внебрачный сын.

Митя делал все правильно: с миротворцами всегда так, чем гуще нелепость, тем скорее в нее поверят. Это происходило оттого, что в перевернутом мире, где все они пребывали, и победители, и рабы, только ложь казалась правдоподобной. И только бред принимался за истину. Но пользоваться этим следовало с осторожностью, поднимаясь по ступенечкам от обыкновенной туфты к абсурду. Разрушение логики требовало строго научного подхода.

— Он тебя любит, значит, за тебя заплатит. Я верно тебя понял, хорек?

— Вряд ли, — усомнился Митя. — Почему он должен платить? Димыч на государственном обеспечении. Ему все платят, а не наоборот.

Миротворцы опять залопотали по–своему, а на Климова накатил приступ невыносимой скуки. Эта черная, вязкая, как смола, скука соседствовала с небытием. Все казалось зряшным, ненужным. Одна заноза торчала в мозгу: Дашка–одноклассница. На что попался? В сущности, на влагалищный манок. В страшном сне не приснится. А ведь из каких передряг выходил сухим.

— Хорошо, — перешел на английский Ахмет (второго звали Ахмат). — Если даст миллион, можно выпустить.

— Через аппарат? — уточнил Климов.

— Через трубу, — посулил миротворец.

В принципе, это была бы нормальная сделка. Труба означала рутинную психотропную стерилизацию. За свою жизнь Митя прошел их с десяток и умел преодолевать, как похмелье. Одно из его собственных ноу–хау. Большинство руссиян уже после первой стерилизации впадали в хроническое слабоумие. Но не Климов. Господь его хранил. Он научился блокировать мозжечковые пласты, выпадая в осадок. Еще до начала процедуры успевал усилием воли превратить собственную психику в смазанное информационное поле, куда не доходили никакие сигналы извне. Стерилизационный зонд тыкался в него, как в комок ваты.

— Миллион Истопник отстегнет не глядя, — сказал Митя. — Это для него не деньги. Но придется самому попросить.

— Как это самому?

— Очень просто. Отвяжите на пять минут, я сбегаю и сговорюсь. Потом опять привяжете.

Делая столь смелое предложение, даже на первый взгляд наглое, Митя был почти уверен, что миротворцы согласятся. Тому были две причины. Во–первых, талибы слышали про Истопника, знали, кто он такой, были в теме, значит, им известен упорный слух о том, что у Димыча в лесах запрятана казна бывшей КПСС, ЛДПР и СПС, то есть что он почетный хранитель общепартийного общака. Совсем недавно по всем масс–медиа прошли сенсационные разоблачения, в которых утверждалось, что общая сумма отмытых партийных капиталов составляет несколько годовых бюджетов Евросоюза. Митя видел, как при упоминании имени Димыча глаза азиатов вспыхнули в четыре желтых пучка. Второе, он не мог сбежать. Сразу после задержания ему наверняка вживили так называемый «электронный охранник». Если он удалится от пульта дальше, чем на сто метров, то просто разорвется на тысячу кусков, как ходячая граната.

— Разве Истопник сейчас в клубе? — недоверчиво спросил Ахмет.

— Ну да, внизу, в красном зале. Там же, где ваш Анупряк–оглы.

— Откуда знаешь?

— Он сам меня вызвал, — застенчиво объяснил Митя. — Соскучился по мне.