Давида это просто шокирует, и он не смог устоять на ногах — юноша отшатывается от него, придерживаясь за косяк и пытаясь немного прийти в себя, потому что даже в ушах зазвенело от боли в сломанном носу. Был и правда слышен хруст — приятного мало. Костомаров не дает ему ни слова сказать. Он молча ногой прикрывает входную дверь, подходя к Давиду и толкая того. Честно, от неожиданности Месхи просто впал в ступор — он не мог понять, что происходит в целом и как-то непроизвольно начинает отталкивать от себя Руса, ударяя того в ответ, но сейчас Костомаров был больше похож на асфальтоукладчик нежели просто на парня. Удары сыпаться не прекращают, Костомаров не собирается останавливаться, у него у самого уже сбиты костяшки на пальцах, а у Давида разбито абсолютно все лицо — разбита губа, скулы, сломан нос, под глазом гематома, и это напрочь отбило у него любую возможность к сопротивлению. Несмотря на то, что Месхи сам по себе был мощным парнем — он не смог сориентироваться сейчас, да и Руслан пер, как танк, подгребая под собой все.
Когда в квартиру поднялись Ксюша с Максимом, картина была уже во всей своей природной красе — Костомаров склонился над Месхи, продолжая наносить удары. Максим подскакивает к нему сразу же, оттаскивая разъяренного друга от лежащего оппонента, которому, кажется, уже даже тяжело дышать было от наносимых ударов и боли. Лицо было в крови, но он был в сознании и даже отчетливо понимал все, что происходит. И, увидев Ксюшу, лишь усмехнулся ей. Все ясно. Неужели она все-таки наконец рассказала все Костомарову или ее просто вынудили это сделать? Слишком много вопросов, а ясности никакой. Как и всегда в последнее время.
— Рус, успокойся. Пошли отсюда к чертовой матери. — Макс встряхивает его за плечи, вынуждая посмотреть на себя. Новикова вообще буквально обложили со всех сторон — любимая девушка в реанимации, лучший друг, кажется, на грани самоубийства, а второй друг маньяк. Было так плохо, что хотелось и смеяться, и плакать одновременно. Наверное, именно это состояние может называться истерикой. Но Максим держался. У него есть ради кого держаться.
Рус молча кивает ему и первым направляется к выходу из квартиры, в последний раз задержав свой взгляд на Ксюше. Буквально на несколько секунд. А потом парень усмехнулся, так грустно и презрительно одновременно, что у Орловой по спине снова побежали мурашки. В какой-то степени Костомаров начинал корить и себя — если бы он делал все правильно, наверное, этого бы не случилось, но понять, что именно было не так — Рус не мог.
— Посмотри на меня. Чего тебе не хватало? — тихо спрашивает он, глядя прямо в ее темные глаза, продолжая все также усмехаться.
— Всего хватало. — тихо произносит девушка, понимая, что ответить все равно что-то нужно. Ей всего хватало, искренне и честно хватало. Тяжело представить, как внутри она корила себя. Сейчас у нее было просто стойкое ощущение того, что она навсегда потеряла свое счастье. Она ведь слышала о Месхи все и раньше, но почему повелась на его уловки и манипуляции не понимала. А Костомаров теперь уходит. И уходит навсегда.
За Русом и Максом закрывается дверь, и у Орловой чувство, как будто бы это сейчас ее дверь в дальнейшее счастливое будущее, и она захлопнулась прямо перед ее носом. И исключительно по вине самой Ксюши — она, может быть, и хотела бы переложить ответственность на того же самого Давида, но девушка отчетливо понимала, что сама позволила ему. Но принимать это не хотела, по крайней мере сейчас.
— Где у тебя аптечка? — тихо спрашивает девушка, вздохнув и закрывая дверь на замок, прикрывая глаза на мгновение, а потом разворачиваясь к окровавленному парню.
— На кухне. — отвечает он.
Ксения решительно направляется на кухню, и удача улыбается ей — она находит лекарства в первом же верхнем шкафчике. Она достает оттуда вату, перекись, чтобы обработать ему раны на лице, а потом оборачивается и снова направляется к парню, который уже поднялся и пересел на диван. Радовало, что дома вообще не было родителей и уж тем более младшего брата — не очень бы хотелось, чтобы они застали эту картину в самом разгаре.
Орлова аккуратно смачивает вату в перекиси, а потом осторожно, трясущейся рукой начинает вытирать парню кровь. К горлу подступает тошнота, в этом мало приятного, тем более — после такого стресса.
— Ну чего ты дрожишь то? — тихо спрашивает Месхи, внимательно посмотрев на девушку, осторожно приобнимая ее за талию и притягивая к себе. — Все закончилось.
Ксюша опускает руку, прикусывает нижнюю губу, а после чувствует, как по щекам начинают течь обжигающе горячие слезы. Она всхлипывает, громко и очень отчаянно, ее грудь сотрясают рыдания, и внезапно девушка размахивается и резко ударяет Месхи по его и без того разбитой щеке.
— Это ты во всем виноват! Ты! — кричит она, взглянув ему прямо в глаза. В ее взгляде буквально плескалось отчаяние и боль от расставания, от сложившейся ситуации в целом. Понемногу наступало осознание, и Ксюша, наконец, пришла в себя. Наконец-то наружу прорывались настоящие эмоции, то, что она чувствовала.