В объятиях Снежной Королевы

Мне очень трудно писать эти строки, потому что иногда я любил тебя больше сына. И хотел бы стать тебе отцом, которого у тебя не было. И я гордился тобой как настоящий отец, радовался твоим успехам, хоть и был порой излишне строг и требователен. Но я видел в тебе сталь, которая становится лишь крепче от холодной ковки.

Мне невыносимо тяжело писать эти строки, потому что я знаю, как ты дорог моей жене. Это адская боль, знать, что твоя женщина тебе не верна. И это почти невозможно — принять её такой, какая она есть, но я принял, потому что безумно её люблю. Ты её не любишь. И однажды это спасёт тебя. Ты вырвешься из её объятий и узнаешь, что этот мир прекрасен и без неё. Недоступная мне роскошь. Но пусть она не хранила мне верность, мне достался утешительный приз — её любовь. И мне это не потерять.

Тебе же нечего хранить. Ищи, дерзай, борись, люби! Как бы ты не старался отгородится ледяной стеной бесчувствия, недоверия, хладнокровия, как бы не стремился похоронить в себе того искреннего, доброго, смелого мальчишку, которым ты когда-то был, я всегда видел твою честность, твоё благородство и истинное мужество человека, сумевшего доказать не этому миру, а самому себе на что ты действительно способен.

Хотя этот мир тоже пусть заткнётся!

Д.Савойский»

Кайрат перечитал ещё раз. Потом ещё раз. И ещё раз.

Вытер слёзы. Наверно, Савойский ни в чём не ошибся. И, наверно, Кайрат, даже оправдал его надежды. Но тем хуже для Кайрата. Он словно выполнил план своей жизни. И ему стало хуже. Пустить себе пулю в лоб или жениться на Кристине Филатовой — никой принципиальной разницы. Ради чего теперь жить?

Нет, в одном Савойский был не прав. Не доказать себе на что ты способен сложнее всего, а выносить себя теперь, когда в неполные тридцать ты словно откатал обязательную программу, и тебе плевать какие выставят оценки. И пусть трибуны рукоплещут, ты уже вне игры, ты заставляешь себя дышать, двигаться, кланяться, ловить букеты и делать то, что просто должен делать.

Например, лечь спать, чтобы завтра стать мужем девушки, которую Кайрат не просто не любил. Его мутило от неё, содрогало мучительными спазмами, выворачивало желчью как от химиотерапии. Но в глубине души он надеялся, что это его излечит. Выжжет раковую опухоль его равнодушия, заставит преодолеть апатию, не даст расползтись этим метастазам пессимизма и тотального опустошения.

А если нет — не плачьте о нём.

— Привет! — поправила Данка цветок у него в петлице. — Тебе очень идёт этот оттенок чёрного.

Она пыталась шутить, но Кайрат заметил её красные глаза, которые она на него не поднимала, и носовой платок, зажатый в её руке. Длинные перчатки обтягивали её руки выше локтей и в этом бордовом она чудо как была хороша.

— Отлично выглядишь, — он поправил всё же выбившуюся из причёски прядь.

— Надеюсь, не буду сливаться с салфетками на столах. Говорят, в банкетном зале тоже всё украшено красным.

— Да, какая-то кровавая свадьба, — поддержала её Диана. — Хотя спасибо, что не лососевая. Эти оттенки гниющей красной рыбы всегда меня старили.

— Мама, тебя ни что не может старить. Бессмертные не стареют, — сказал Павел и получил от Данки полный нежности взгляд.

— Жаль, что вы женитесь так рано, — громко сказала Ангелина.

Она шикарно смотрелась в рубиновом платье, и этот высокий парень позади неё тоже был ей к лицу. Они с Алексеем шли по проходу между установленных с двух сторон рядов белых кресел.

— Как было бы замечательно здесь поздней весной, — закончила она свою речь, подойдя и оглянувшись. — Когда распустятся деревья, зацветут яблони. А конец марта, ну, право слово, фу!

Зал ещё был пуст, гости только начали съезжаться. Только у входа сидела пожилая женщина, видимо, присматривающая за порядком.

— Ангелина, не нагнетай, — со своими алыми губами и багровыми прядями в медных волосах Таня стала похожа на жар-птицу, которую набила себе на лопатке.

Этого летящего воробья с красными перьями, ощетинившегося когтями, она сделала якобы от сглаза. «А то мало ли что, когда вокруг все женятся», — прокомментировала она свою новую татуировку.

— Здесь вообще всё «фу», — продолжила она. — Предлагаю, пока не поздно, связать жениха и скинуть с колокольни соседней церкви. Я, надеюсь, венчаться вы не собираетесь?

— А связывать-то зачем? — спросил Кайрат.

— Потому что добровольно ты со мной не уйдёшь, а самоубийство, которое ты совершаешь — грех. И я уж лучше возьму его на свою душу, чем такого мужика, — и она показала жестом на него с головы до пят. — И, я извиняюсь, Кристине Филатовой.

— Полностью с тобой согласна, — сказала Диана. — Но он же баран похуже своей сестры. Упрётся рогом, с места не сдвинешь.

Кайрат улыбнулся тому, как выразительно глянула на неё Данка.

— Вот опять, — всплеснула она руками, намекая, что это спор, который они никак не закончат. — А я говорю, рано ещё сеять помидоры. Только если для теплицы, а её у нас нет.

— А я говорю, давай поставим. Должна же я чем-то заниматься, пока вы мне внуков нарожаете. А то такая скука: умасливания, обёртывания, мускулистые массажисты.