В объятиях убийцы

– Прекратить? Самое интересное только начинается. Ты не представляешь, какой подарок я для тебя приготовил.

– Какой еще подарок? Уйди из моего дома – вот и весь подарок.

– Нет, ты не представляешь, о чем говоришь. Я подарю тебе то, о чем в глубине души мечтает каждый человек. Я подарю тебе смерть!

– Да ты совсем сбрендил!

– Она будет прекрасной. Я буду ловить последние искры жизни в твоих глазах…

– Слушай, пошутили и ладно, хорошего понемножку. Мне твоя клоунада надоела, убирайся к черту!

– Неужели ты до сих пор веришь, что это шутка?

– Ну, перестань. Я прошу тебя. Ну, я зря наговорила тебе всякого. Ты обиделся? Ну извини. Только не смотри на меня так. Мне страшно. Ну все, мы квиты. Я тебя обидела, ты меня напугал, а теперь разойдемся. У тебя очень нехороший взгляд. Я боюсь.

– Страх – хорошо. Но выше страха – благодарность. Чуть позже, когда лезвие ножа войдет под кожу – вот здесь, где бьется эта голубоватая жилка, ты ее, конечно, не видишь, но это не важно, – тогда ты успокоишься, перестанешь бояться и почувствуешь благодарность за тот подарок, что я тебе сделал.

– Господи, ты не шутишь! Пусти меня, ой!

– Я не шутил никогда. Ты же знаешь, это не в моем характере.

– За что ты?..

– Не волнуйся, я уже не чувствую к тебе никакого зла. Наоборот, просто я хочу обезопасить себя, просто так нужно.

– Что я тебе сделала?

– Ты еще спрашиваешь? Но я не сержусь. Просто ты слишком много про меня знаешь, я не могу оставить все как есть. Хочу спокойно спать.

– Умоляю тебя! Я никогда и ни о чем…

– Конечно, никогда и ни о чем. Именно об этом я сейчас позабочусь.

– Не надо! Я сделаю все, что ты хочешь, все… ах!

– Стерва! Кусаться еще вздумала! Ну вот, все испортила, могло быть так прекрасно, а теперь…

– Чтоб ты сдох, подонок! Ненавижу, ненавижу, ненави…

– Прости меня, дорогая Оленька.

– А-ах!

Он сам не ожидал, что это доставит ему такое наслаждение. Он думал, что это убийство – практически необходимый шаг, что оно обеспечит его безопасность, но неожиданно он понял, как ему бесконечно нравится убивать. Он даже сам этого испугался. Неужели он сходит с ума?

Он отстранился, чтобы кровь не залила одежду, опустил обмякшее тело Ольги на ковер, заглянул в ее тускнеющие глаза и ровно ничего там не увидел, кроме своего отражения. Затем он осторожно вынул нож из раны, прошел на кухню, вымыл его под краном. Потом кухонным полотенцем протер кран, дверные ручки и книжную полку, к которой прикасался, пока ждал Ольгу. С этой же полки он взял книгу, когда-то оставленную здесь. Затем последний раз взглянул на мертвую женщину, попрощался с ней, открыл входную дверь рукой, обернутой носовым платком, вышел и запер ее за собой. На лестнице он, к счастью, никого не встретил, он вообще был везучим человеком.

Хотя везение это было относительное. Действительно везучим его можно было бы назвать, если бы в доме напротив не жил человек с несколько необычным хобби. Одни люди собирают марки, другие – пустые винные бутылки, третьи – спортивные автомобили; одни люди увлекаются бальными танцами, другие – ориентированием на местности.

Валерий Афанасьевич Бруталов наблюдал в подзорную трубу за своими соседями, а в особенности – за соседками. Ольга Головко была женщина молодая, интересная, поэтому за ней Валерий Афанасьевич наблюдал особенно часто и охотно. И можете себе представить его разочарование, когда, настроив свою трубу на Ольгино окно, вместо какой-нибудь пикантной сцены он увидел в просвете между занавесками сцену убийства своей очаровательной соседки.

Валерий Афанасьевич изрядно огорчился: Ольга была, если можно так выразиться, его излюбленной моделью и лишиться ее было неприятно. Но потом ему пришла в голову мысль, что эта в каком-то смысле моральная потеря может быть скрашена солидной материальной компенсацией. Дело в том, что Бруталов сумел рассмотреть второго участника неприятной сцены в квартире Ольги. Этого мужчину ему уже приходилось видеть в свою подзорную трубу, конечно, в более приятные моменты. «Ну что ж, – подумал коллекционер светлых женских образов, – вам нравится убивать женщин? Ваше право, но за удовольствие надо платить».

При этой мысли Валерий Афанасьевич заволновался. Волнуясь, он бледнел. Известно, что Александр Македонский брал в свою армию только тех, кто, волнуясь, краснел, считая, что только из таких людей могут получиться хорошие воины. Бруталов не собирался поступать ни в какую армию, и мнение покойного Александра его не интересовало. Волнуясь, он бледнел, и на его запястье отчетливым белым полумесяцем проступал короткий шрам. Шрам он заработал в детстве, порезавшись о гвоздь в заборе, когда удирал от хозяина яблоневого сада, но, когда его спрашивали о происхождении этого шрама знакомые дамы, он делал загадочное лицо и говорил томным голосом, что это след давней трагической любви и не надо больше говорить на эту тему. В дамах это, как правило, вызывало сочувствие и любопытство.