В облаках

Вода обжигала холодом кожу и голову. И, остывая от эмоций, я сам себе задал вопрос: а почему Эля меня так завела? Мне же давно плевать на чужие мнения. Что такого особенного в ней? Я взглянул вверх, словно задавая вопрос Вселенной, и замер в ожидании инсайта.

Рядом с душем бачок издал всхлип, чихнул, булькнул и... потёк.

Мда, так себе ответ.

* * *

Эля

Дозвониться до странных владельцев гостиницы не удалось. Настолько безответственных "ответственных лиц" ещё поискать надо! Так что я оставила голосовое сообщение и написала с пометкой SOS такое письмо в запале, что они не могли не явиться. Все тут будут: с адвокатами, юристами и службой охраны, а я умываю руки! Тем более после подобных... намёков...

В целом, всё было хорошо: петух жареный клюнул вовремя, прорвало меня — тоже; оставалось выдохнуть и расслабиться, но это как раз и не получалось. Над морем громыхала гроза, и в моей душе тоже. Казалось бы, о чём ещё переживать? Я высказала Артёму в лицо правду — всё, что думала, что накипело, поставила точку и отрезала возможность флирта, надежд, глупостей, потому что ни к чему они! Но вместо торжества революции в душе было паршиво, словно я всё испортила. В моей голове дрались мысли и мнения, как депутаты в былые времена в Думе. Уснуть вышло только под утро, и через пару часов я подскочила от выкриков Миланы в кухне "для бедных":

— Ребята! Йога на пирсе отменяется, ливень. Славик сказал: все собираемся на занятия на веранде через час.

Что-то сонно ответил Артём. Я замерла, прислушиваясь к его голосу, будто мне было не всё равно. Но он больше ничего не сказал. Я встала, голова кружилась, очень хотелось пить. В зеркале отразилась девица с волосами дыбом, не очень адекватным взглядом и кругами под глазами от недосыпания. Некстати подумалось, что Артём назвал меня красивой...

Я снова рассердилась и бухнулась на кровать: не хочу ни йоги, ни дурацких мыслей, ничего. Накрыла ухо подушкой и включилась заново неизвестно во сколько, зато с прочно обосновавшимся чувством неловкости.

Привела себя в порядок и даже накрасилась, чтобы не выглядеть, как чучело. Чувствуя зверский голод, выскользнула в футболке и джинсовых шортах на "кухню для бедных" и тут же наткнулась на Артёма. Он сидел свежий, как апрельский огурец, чисто выбритый, с влажными после душа волосами, в белом поло и белых штанах, уткнувшись в тонюсенький серебристый ноутбук. Солнце играло лучами в окне за его плечами, выскользнув из-за чёрных туч, рассыпало щедро свет на пурпурные розы, малиновые азалии, алые герани и море вдалеке. Артём поднял глаза и тут же опустил их снова, удостоив меня лишь лёгким кивком. В воздухе стояли непотребно аппетитные ароматы итальянской кухни, где-то бодро тёк бачок.

От плиты послышался голос Лизы:

— Доброе утро, Эля! Хорошо, что ты, наконец, проснулась! Успела!

— К чему?

Она отставила только что закипевший чайник и радостно сообщила:

— Представляешь, Артём сбегал в пиццерию и принёс пиццу на всех!

Я глянула на соседний стол, куда указывала её воздушная рука, и моему взгляду предстали две гигантские пиццы: ароматно-помидорная вакханалия с сырной корочкой и что-то пармезанно-овощное салатного типа. Костя и Зарина с удовольствием уплетали по куску с ананасами, на пустом стуле покоилась пара пустых коробок. Желудок тоскливо влип в мою спину.

— Спасибо, я не голодна... — выдавила из себя я, сожалея, что теперь при всех не удастся влезть в холодильник за сыром и не сварить кашу, но что не сделаешь ради принципов... К примеру, можно свистнуть с дерева абрикосы...

— О, Тёмочка, — с почти утробным урчанием явилась с лестницы Милана с куском пиццы в руке. — Ты сделал моё утро! После того, как Слава три часа поиздевался над нами на йоге, у тебя ещё и хватило сил слетать в "Каррамбу"! Ты — вообще мой герой! Такая вкуснотища!

Он сдержанно улыбнулся:

— Приятного аппетита, Мила!

"И подавиться", — мысленно добавила я и тут же прикусила свой мысленный язык, наверняка краснея: "Это что же я — как собака на сене?"

Хотя, судя по тому, как скользнули по мне взглядами Артём, Милана и даже Лизочка, я была похожа скорее на сено в собаке — брак таксидермиста. Где-то так же я себя и чувствовала.

— Элина, ты вчера отравилась, что ли? — даже с ноткой участия произнесла Милана.

Артём просто посмотрел более пристально.

"Собственным бунтом, видимо", — подумала я. — "Не все протесты безопасны для протестующих, ненависть — для ненавидящих, а правда-матка способна вызвать несварение и колики..."

Я постаралась ответить как можно равнодушнее:

— По всей видимости... Завтракать не буду, только чаю хлебну. Надо заварить покрепче.

Лиза ахнула, Зарина предложила таблетку, а Артём сказал:

— Я заварил, ещё горячий. Садись, — и подвинул в мою сторону пузатый чайник.

Мы встретились с ним глазами, и вдруг мне стало по-настоящему стыдно. И я села.

Как ужасно неловко! Хотя... разве так должны себя чувствовать себя революционеры? Мои пальцы дерзко подтянули к себе пустую кружку. Но, глядя на чайник, я снова зависла, словно после сказанного всё, что делали миллиардеры, было неприлично использовать.