В обличье вепря

Возле трупов стоял Геракс. Свою длинноствольную винтовку он держал обеими руками, так что ствол ходил над ними из стороны в сторону. Когда подошел Дядя Америка, он поднял голову; его голубые глаза скользнули по Солу, и тому показалось, что он уловил на лице старика мимолетный отблеск раскаяния. Но луна светила тускло, да и голубой цвет глаз он, вероятнее всего, запомнил с прошлого раза. Вепрь умер не здесь, подумал Сол. Не здесь, да, собственно, еще и не умер. А где же Фиелла?

Геракс и Дядя Америка вполголоса перебросились парой слов. Сол стал смотреть на мертвых. Они были в серой немецкой полевой форме или в гражданской одежде и зеленых повязках греческого батальона безопасности. Вокруг трупа, положенного отдельно от всех остальных, собралось довольно много andartes. Люди подходили, протискивались между плечами и спинами тихо переговаривающихся между собой товарищей, смотрели вниз. Пока Сол ждал своей очереди, он услышал ее имя — один партизан произнес его, обращаясь к другому, другой в ответ кивнул головой. Фиелла? Фиелла. Партизан, стоявший прямо перед Солом, отступил в сторону, и Сол увидел лежащее на земле тело высокого человека лет пятидесяти, с редеющими волосами, одетого в полный парадный мундир. На теле не было видно ни единой царапины. Не хватало только фуражки. Сол почувствовал, как ему на плечо опустилась рука. Откуда-то сбоку появился Дядя Америка. Он тоже посмотрел вниз, на мертвого, потом провел большим пальцем себе по горлу, от уха до уха, и ухмыльнулся.

— Фиелла, — сказал Дядя Америка. И указал на труп. — Эберхардт.

Сол заглянул мертвому в лицо и покачал головой:

— Это не Эберхардт.

В предутреннем тусклом свете озеро казалось сплошным слюдяным полем. Грузовик вырулил из леса, в который нырнул, едва выбравшись из сумеречного ущелья, и по короткому крутому подъему взобрался на дорогу, которая жалась поближе к береговой линии. Лагерь выглядел отсюда как система блокгаузов, до странного логичная по сравнению с искривленной линией берега и с горами, на фоне которых она стояла. По мере того как грузовик и едущие в нем люди приближались к лагерю, первые солнечные лучи начали подсвечивать верхушки самых высоких гор.

Сол сидел, прислонившись к заднему борту; кроме него в кузове были только раненые. Возле входа в ущелье их по одному подняли в кузов и уложили друг возле друга. Грузовик медленно трясся по неровному проселку, и каждая кочка вызывала тихие стоны. Они то и дело проезжали партизанские посты. Перед каждым водитель принимался кричать что-то из кабины, ему отвечали, а потом давали отмашку: езжай дальше. На пассажирском сиденье ехал человек, голова у которого была практически полностью обмотана бинтами. Дядя Америка стоял на подножке со стороны водителя. Сол смотрел, как постепенно начинают вычленяться из общей массы отдельные маленькие здания. Вот выстроившиеся в ряд казармы, вот открытая площадь с флагштоком, пускай и без флага, а вон большой дом, над которым торчала радиовышка. Вышки видно не было, как и тюремного блока, заслоненного сейчас другими строениями. Он стиснул руку на тяжелом пистолете. Дрожь вроде бы унялась.

Они подкатили к центру связи; тут же подбежали какие-то люди и принялись выгружать раненых. Дядя Америка соскочил с подножки, и они вдвоем вошли в дом.

Человек в выцветшей гимнастерке, который стоял над разложенной на большом столе картой, поднял им навстречу голову. У него за спиной кто-то стоял на коленях, пытаясь наладить полевую рацию, а та в ответ время от времени хрустела и посвистывала. Еще три человека стояли вокруг стола и что-то горячо друг другу доказывали. Командир кивнул вновь вошедшим, и дискуссия тут же возобновилась. Сол, не подходя к столу, попытался определить по карте место их нынешнего нахождения. Он прошелся глазами вдоль береговой линии до лагуны возле Мессолонги. Ему даже показалось, что он смог различить то ущелье, по которому они ехали. Озеро трудно было перепугать с чем бы то ни было, а у восточной его оконечности стоял лагерь. Взгляд его поднялся было выше, на север, в горы, но тамошние места на карте попросту не значились. В центре карты было большое белое пятно.

Прошел час. Время от времени ветерок доносил по воде из стоявшего на том берегу городка еле слышные звуки перестрелки. Встало солнце и начало отблескивать на далеких крышах. В конце концов все трое партизан с видимой неохотой согласились на какое-то общее решение, отдали честь командиру и удалились. Тот посмотрел на вновь прибывших, и Дядя Америка начал что-то ему говорить. Вскоре командир раздраженно затряс головой так, словно его о чем-то просили, а ответ у него мог быть только один — отказ. Потом он рявкнул в ответ несколько слов, и Дядя Америка замолчал, причем на его лице ни разочарования, ни досады видно не было. Вместо этого он наклонился над лежащей на столе картой и припечатал ее ладонью к столешнице, в самом центре.