В обличье вепря

Но тело по-прежнему немело, снизу вверх, сначала ступни, потому что боль, казалось, вымывала способность чувствовать из всей той плоти, сквозь которую проходила. Ступни, щиколотки, колени, бедра, позвоночник. И только череп оставался на страже, оценивая внезапный порыв ветра, прокатившийся по склону, по которому еще предстояло спуститься, и огромные ступени утесов и больших скальных выходов. Но тело, которое он венчал, оставалось бесчувственным; тупая вещь, которая двигалась вперед, подчиняясь одной-единственной мысли: вот следующий подъем.

Бесконечное повторение — вот что во всем этом было самое худшее, смутно подумалось ему. Вверх и вниз, и постоянный холод.

Он обнаружил два вещмешка именно там, где сказала Рут. А потом начался его побег.

Долгий путь к темному тоннелю, который и оказался финальной его точкой; от места рождения к смерти, которую он впервые мельком увидел через дуло наставленного на него ружейного ствола, подумал Сол, когда разлепились наконец пристывшие друг к другу корочкой ресницы, когда глаза его открылись и увидели перед собой нижнюю полку книжного шкафа. Где были составлены вместе, в том порядке, в котором выходили в свет, издания его собственных книг. Корешки были разного роста — угловатая диаграмма, состоящая из пиков и провалов, подъемов и спусков. График его пути в поперечном разрезе.

Снизу, с бульвара, доносился утренний гул машин, и оконное стекло едва заметно подрагивало в унисон. Он заснул на кушетке. И первое, что увидел, открыв глаза, были корешки его собственных книг. Edo, edere, edidi, editum. Сделать последний вздох. И уйти под книжный переплет.

Его самая первая книга вышла у Фляйшера. Она стояла в начале: «Memel * Die Keilerjagd» — напечатано на темно-синем корешке, а ниже — переплетенные руки, логотип «Fleischer Verlag». Пускай она символизирует самое первое препятствие на его пути, подумал Сол, Карпатский хребет, после первых нескольких недель, проведенных на равнине, с постоянным чувством страха. Спал он днем, и то урывками, а шел исключительно по ночам.

Сол поворочал во рту языком, освобождаясь от застоявшейся слюны, и сглотнул. Пустая бутылка из-под виски стояла на полу; в раздутом посередине цилиндре горлышка — изогнутая круговая панорама комнаты. Рядом с бутылкой лежит туфля.

Все имущество Фляйшера унаследовал «Surrer Verlag», после того как купил издательство целиком. Зуррер выпустил толстый белый том в бумажном переплете, тот самый, который до сих пор немецкие учителя вдалбливают в ученические головы. В Германии Мемелем начинают «заниматься» с четырнадцати лет. «И так по всей стране, — возбужденно рассказывал ему как-то раз один молодой аспирант, — Выделен особый день, когда в одно и то же время все головы до единой склоняются над одной и той же книгой». Это уже что-то вроде мессы в римско-католической церкви, подумал Сол.

Во Франции — с шестнадцати, хотя и не в обязательном порядке. «Solomon Memel * La Chasse» вышла через несколько месяцев после немецкого пейпербэка, в точно таком же формате. Все вместе эти три первые книги выстраивали вдоль полки маленькое плато, то место, где он когда-то стал Соломоном Мемелем, Поэтом.

Это трио представляет собой долгий путь к югу, к Дунаю, подумал он. Если Бог когда-нибудь и обращал на него внимание, так именно тогда, в тех самых местах и снизошла на него с небес десница Божья. Даже при том, что та же самая рука нагромоздила потом горы, через которые ему еще предстояло карабкаться. Горы, конца и края которым, казалось, не будет никогда. Черный переплет следующего тома гордо возвышался над немецким и французским изданиями, «Solomon Memel * Den Vildsvin Jagt», красными буквами, «как кровь — и тьма замкнувшего эту кровь тела», объяснил датский издатель, на прекрасном немецком. A «Caccia di Cinghiale» значилось на корешке карманного издания, которое поспешно забрали в твердый переплет, когда внезапно вспыхнувшая слава автора перескочила через Альпы. Засим последовала иллюстрированная французская версия, далее — первое из нескольких испанских изданий. Очертания корешков, то вверх, то вниз, до самого конца полки.