В обратную сторону

Три дня. Будет сложно, но я дам эти три долбаных дня, чтобы привыкнуть к мысли, что я — неотъемлемая часть ее будущего.

— Спрашиваю еще раз, ты выйдешь за меня?

— Почему? — глаза-хамелеоны наливаются слезами, которые она быстро промокает салфеткой. Аккуратно, даже тушь не потекла. — Зачем тебе я? Только из-за Роберта? — боль в ее голосе не надуманная, а самая настоящая, режущая меня без ножа. Неужели ты не понимаешь, моя трусливая радужная девочка?

— Ты вроде не дура, детка, — запустив пальцы в темные волосы, стягиваю на затылке, не сильно, но достаточно властно, чтобы дать понять, кто в нашей паре будет принимать фундаментальные решения и нести ответственность за их последствия. Сближаю наши лица, нежно потираясь щетиной о пылающую щеку, и сипло шепчу, почти касаясь губами ее аккуратной мочки: — Ничего не изменилось с нашего последнего разговора. Хочу тебя всю целиком на законных условиях, в моем доме, в моей постели, каждый день, пока смерть не разлучит. Как тебе такая брачная клятва?

— Одно сплошное хочу, ты не меняешься, Коваль, — бормочет Эля, и я затыкаю ее глупый рот своим. Целую глубоко и яростно, заталкивая язык между жемчужных зубов, пожираю сочные губы с голодным остервенением, наказывая за каждый украденный у нас день, безжалостно клеймлю ее собой одним из самых примитивных способов и не испытываю и тени раскаянья. Во мне и правда ревет одно сплошное хочу. Черт, если бы она могла только представить, как много и долго я хочу.

— Я освежил тебе память, детка? — отстранившись, с самодовольной ухмылкой смотрю в поплывшие глаза. Она рассеяно моргает, заново учась дышать. — Это аванс, основное блюдо только после свадьбы. Готова подождать?

— Не до хрена ли ты о себе возомнил, Дим? — взрывается Элина, швыряя в меня скомканную салфетку.

— Самый раз, — хрипло смеюсь я, поправляя под столом упирающуюся в ширинку эрекцию. Мой член не согласен с трёхдневной голодовкой, но мы с ним как-нибудь решим проблему. По старинке, руки есть, переживем, зато потом оторвемся на полную катушку. — Ты так и не ответила, Эля. Готова долго и счастливо со мной?

— В любви и горести? — ее дыхание все еще сбивчивое и рваное. Возбужденная, взволнованная и уязвимая — то, что доктор прописал. Мое настроение стремительно ползет вверх.

— В любви и радости, детка. Только так, — широко улыбаюсь я, сплетая наши пальцы.

— Я не могу подумать? — обречённо спрашивает Эля. Я отрицательно качаю головой, поглаживая нагревшийся ободок обручального кольца. Оно идеально село. Память меня не подвела. — И ты точно не согласишься перевезти Кэтти в Москву? — она удивительно постоянна в своем упрямстве.

— Нет, Эля. Это не обсуждается, — ставлю категоричную точку в наметившемся споре.

— Но ты же можешь работать здесь, — не сдается Элина. — Почему именно я вынуждена срываться и ехать за тобой? А если ничего не выйдет? Мне страшно, Дим. Неужели ты не понимаешь? Я не одна, у меня двое маленьких детей, и в первую очередь, я думаю о них. Мы можем не ужиться, твоя дочь может принять меня в штыки, или ты в один прекрасный день внезапно осознаешь, что одному тебе спать все-таки комфортнее, и начнешь искать себе приключения на нейтральной территории, а я буду страдать и терпеть, оказавшись в зависимом положении, — она отчаянно пытается донести до меня свою мысль.

— Во-первых, жена должна следовать за мужем, — раскрыв влажную от волнения узкую Элину ладошку, я загибаю первый пальчик. — Во-вторых, мой бизнес территориально находится в Вене, — загибаю второй. — В-третьих, у нас теперь трое детей, и мы будем думать о них вместе. В-четвертых, пока ты в моей кровати, нейтральные территории для меня не существуют. В-пятых, я не позволю, чтобы ты хотя бы на минуту ощутила себя зависимой и беспомощной. — мягко сжимаю ее маленький кулачок, неотрывно глядя в стремительно меняющие оттенки глаза. — И самый главный аргумент, без которого невозможны предыдущие пять. Я о*уеть как сильно люблю тебя, детка, и это вряд ли рассосется со временем. Так каким будет твой положительный ответ?

— Ты же не оставляешь мне выбора, — взволнованно шепчет Эля. — Но меня впечатлила твоя проникновенная речь, — в уголках радужных глаз собираются лукавые смешинки. Оттаяла моя заколдованная принцесса. Наконец-то. — Я готова рискнуть, Дим, если все будет так, как ты обещаешь.

— Никакого риска, Эля, — заключив ее лицо в ладони, уверенно говорю я, стирая большими пальцами сбежавшие слезинки. — Ты будешь плакать только от счастья, — горячо целую мягкие губы и прислоняюсь лбом к ее лбу. — И от удовольствия, которого будет слишком много. Поначалу будет сложно все это вывезти, но ты втянешься.