В одежде человека. Сфинкс или робот

Прошло несколько дней. За это время Эмиль ничего не слышал о прекрасной Хелене. Но заметил, что пеликан стал гораздо внимательнее относиться к своему внешнему виду. Он до блеска натирал ботинки перед тем, как выйти на улицу, а его парик сиял чистотой и свежестью — для ухода за искусственными волосами он купил специальный бальзам. Он больше не вспоминал о своей семье и выглядел несколько рассеянным, но счастливым.

Через неделю фотография Хелены исчезла со стены, а бальзам для волос был выброшен в мусорное ведро. Эмиль так и не узнал, что произошло между ними, но, очевидно, балерина все-таки побывала в гостях.

Пеликан сидел в кресле, развалившись и закинув лапы на подлокотник. Перед ним стоял бокал на высокой ножке, в котором пузырилась прозрачная ярко-красная жидкость. Сам он выглядел как-то неестественно веселым.

— Это вино, — пояснил он. — Вы не хотите попробовать?

— Я предпочел бы чай.

— Чай так чай, — отозвался пеликан. — Хоть и вода водой. Не знаю, что вы, люди, в нем находите. Но я не возражаю, пейте чай, раз вам так хочется. А я спою вам песню. Она о чае. А еще о стекле и об алмазе.

— Новая песня?

— Новая.

Он взял бокал в руки-крылья, склонил голову и запел:

Остынет чай, и вместе с ним — любовь,
Уйдет по саду по тропинке узкой…
В окне сентябрь шумит листвою вновь.
Мы пили чай вдвоем, с бедой вприкуску.

Я голову упрячу под крыло,

Не странно ли, как холодно и строго
Действительность стучит в мое стекло?
А днем топталась робко у порога.

И ночи все бессонницей полны —

Едва сомкнешь ресницы утомленно,
Как проступает правда через сны,
Подобно желтизне в листве зеленой.

Шумит листва, и дождь шумит с утра,

Пусть смоет все воспоминанья сразу
Для снов реальность чересчур остра,
Как для стекла — касание алмаза.[2]

Повторив последнюю строку, он швырнул бокал в угол, так что тот разлетелся вдребезги, и красная жидкость брызнула на пол. Глаза его стали влажными, и он прикрыл их крыльями.

— Я не знаю, откуда берется эта вода, — сказал он, — но она соленая, словно морская волна. Завтра я исполню эту песню в ресторане, и мне должны хорошо за нее заплатить. Она наверняка станет шлягером, и люди будут под нее танцевать, тесно прижимаясь друг к другу и ощущая горячее дыхание партнера на своей щеке.

Эмиль сидел, низко склонив голову и глядя в пол. Он не знал, чем утешить друга.

Тот, кто хотя бы однажды видел плачущую птицу, не забудет этого никогда.

Эльза

Уроки чтения и рассказы о прошлом закончились, но дружба пеликана с Эмилем продолжалась. Вскоре Эмиль познакомился с пианистом Унтамолой, у которого действительно руки были в бородавках. Пианист часто заглядывал в гости к пеликану, особенно если ни у того, ни у другого не было в тот день выступлений. Обычно Унтамола говорил мало, а только слушал рассказы пеликана, улыбался и курил с довольным видом. Если он знал заранее, что в гостях будет Эмиль, то обязательно приносил с собой какое-нибудь угощение. Чаще всего это были лакричные конфеты, которые Эмиль вообще-то не очень любил, но отказать Унтамоле не мог, а потому целый вечер мужественно их жевал.

Август подходил к концу, а вместе с ним заканчивалось лето и летние каникулы. Эмиль так ни с кем и не познакомился, кроме пеликана да еще Эльзы, которая жила с ним на одной лестничной площадке. Хотя и Эльзу он знал только по имени. Кивал ей при встрече на лестнице или во дворе. Пеликан тоже несколько раз столкнулся с Эльзой.

— Что это за девочка, которая всегда так весело смеется? — спросил он однажды Эмиля.

— Ее зовут Эльза, — ответил Эмиль. К сожалению, больше про Эльзу он ничего не знал.

Однажды Эмиль возвращался домой из магазина и встретил Эльзу на лестничной площадке. Она сидела на ступеньках и была явно чем-то расстроена.

— Я забыла ключ, — сказала она. — А родители придут только вечером.

Эмиль заволновался. До этого он еще никогда никого не приглашал к себе в гости, даже пеликана. Почему-то ему казалось, что маме это не понравится. Но Эльза выглядела такой грустной, к тому же она насквозь промокла и дрожала от холода, очевидно, тоже бегала в магазин под дождем. Сумка с торчащим батоном и пакетом молока стояла у ее ног.

— Ты можешь подождать у нас, — робко сказал Эмиль.

— Нет, нет, я лучше посижу здесь, — застенчиво отозвалась Эльза.

— Перестань, на лестнице холодно, а я как раз решил приготовить какао.

— А твоя мама дома?

Здесь в городе редко кто говорил «твоя мама» или «моя мама», чаще всего «маман». Эмилю это слово не нравилось, и он подумал: может, Эльза тоже откуда-нибудь приехала, раз она говорит «мама».