В одном лице (ЛП)

— Что за имя такое — Джи? — спросил ее сын Киттреджа. Я видел, что уверенность моей лучшей девочки немного пошатнулась; перед ней был красивый, опытный на вид мужчина — не из академии Фейворит-Ривер, где Джи завоевала наше уважение и развила уверенность в себе как в женщине. Я видел, что Джи сомневается в себе. Я знал, о чем она думает, стоя рядом с молодым Киттреджем, под его испытующим взглядом. «Выгляжу ли я достоверно?» — гадала Джи.

— Джи — просто выдуманное имя, — сказала она ему уклончиво.

— Как твое настоящее имя? — спросил ее сын Киттреджа.

— Я была Джорджем Монтгомери при рождении. Скоро я стану Джорджией Монтгомери, — сказала ему Джи. — Сейчас я просто Джи. Я мальчик, который становится девочкой, — я меняюсь, — сказала моя Джульетта молодому Киттреджу.

— Лучше и не скажешь, Джи, — снова сказал я ей. — По-моему, ты все отлично объяснила.

Довольно было одного взгляда на сына Киттреджа, чтобы увидеть: он понятия не имел, что Джи в процессе смены пола; он не знал, что она храбрый трансгендер на пути превращения в женщину. Довольно было одного взгляда на Джи, чтобы понять: она знает, что она достоверна; думаю, это и придало моей Джульетте уверенности, звучавшей в ее голосе. Теперь я понимаю, что, если бы в тот момент сын Киттреджа позволил себе какую-нибудь дерзость, я бы вышиб из него дух.

В этот момент явился Манфред. «Борец пришел!» — крикнул кто-то — вероятно, мой Меркуцио или мой Бенволио.

— Тибальт объявился! — крикнула нам с Джи моя здоровенная Кормилица.

— Ну наконец-то, — сказал я. — Мы готовы.

Джи уже неслась к сцене — так, как будто от начала этой задержавшейся репетиции зависела ее судьба в следующей жизни.

— Удачи, ни пуха ни пера! — крикнул ей вслед молодой Киттредж. Как и у его отца, тон его голоса невозможно было разобрать. Было ли это напутствие искренним пожеланием или сарказмом?

Я видел, как моя решительная Кормилица отвела Манфреда в сторонку. Несомненно, она вводила моего вспыльчивого Тибальта в курс дела — она хотела, чтобы борец знал о возможной проблеме, о том, что в зале сидит какой-то тип, как она назвала молодого Киттреджа. Я уже провожал сына Киттреджа к проходу между сиденьями, просто сопровождая его к ближайшему выходу, когда в проходе возник Манфред — готовый к бою, как и его персонаж.

Когда Манфред хотел поговорить со мной лично, он всегда переходил на немецкий; он знал, что я жил в Вене и все еще немного говорю по-немецки, хоть и плохо. Манфред вежливо спросил — по-немецки — не может ли он чем-нибудь помочь.

Ебаные борцы! Я заметил, что у моего Тибальта не хватает половины усов; врач был вынужден сбрить ему усы с одной стороны, чтобы наложить швы! (Манфреду придется сбрить и вторую половину перед премьерой; не знаю как вы, а я еще не видел Тибальта с половиной усов.)

— У тебя довольно неплохой немецкий, — с удивлением сказал ему молодой Киттредж.

— Ничего удивительного, я немец, — враждебно ответил ему Манфред по-английски.

— Это мой Тибальт. Он тоже занимается борьбой, как когда-то твой отец, — сказал я сыну Киттреджа. Немного замявшись, они пожали друг другу руки. — Я сейчас подойду, Манфред, можешь подождать меня на сцене. Симпатичные усы, — сказал я ему вслед, когда он начал спускаться по проходу к сцене.

У выхода молодой Киттредж с неохотой пожал мне руку. Он был все еще на взводе; он еще не все сказал, но — по крайней мере в чем-то — он не был похож на отца. Что бы кто ни думал о Киттредже, вот что я вам скажу: он был жестоким засранцем, но он был бойцом. Его сыну, занимался он борьбой или нет, хватило одного взгляда на Манфреда; сын Киттреджа бойцом не был.

— Послушайте, я просто должен это сказать, — произнес молодой Киттредж; он едва мог поднять на меня глаза. — Конечно, я вас не знаю — и я понятия не имею, кем на самом деле был мой отец. Но я прочел все ваши книги и вижу, что вы делаете — в книгах. Вы изображаете все эти сексуальные крайности так, как будто они нормальны, — вот что вы делаете. Как Джи, эта девушка или кто там она есть — или кем она пытается стать. Вы создаете персонажей, сексуально «отличающихся», как вы бы сказали, — или дефективных, как я бы сказал, — и ждете, что мы будем им симпатизировать, или жалеть их, или вроде того.

— Да, примерно это я и делаю, — сказал я.

— Но то, что вы описываете, неестественно! — вскричал сын Киттреджа. — Понимаете, я знаю, что вы такое, — и не только по вашим книгам. Я читал, что вы рассказываете о себе в интервью. И то, что вы есть, — это не естественно — вы не нормальный!

Говоря о Джи, он немного понизил голос, тут надо отдать ему должное, — но теперь он почти кричал. Я знал, что помощник режиссера, не говоря уже о полном составе «Ромео и Джульетты» — слышит каждое слово. Неожиданно в нашем маленьком театре стало тихо; клянусь, можно было бы расслышать даже пук сценической мыши.