В одном лице

— А было похоже, что он к тебе клеится, — сказала ей моя здоровенная Кормилица.

— Я никому не дам ко мне клеиться, пока не поступлю в колледж, — ответила ей Джи.

— Он сказал, чего хочет? — спросил я Джи; она помотала головой.

— Кажется, он по личному делу, мистер Эй, — он чем-то расстроен, — сказала она.

Мы все стояли на ярко освещенной сцене; мой помощник режиссера уже приглушил свет в зале. В нашем экспериментальном театре зрителей можно размещать так, как требует постановка, — стулья можно расставить как угодно. Иногда зал полностью окружает сцену, или ряды стульев располагаются с двух сторон от сцены, лицом друг к другу. Для «Ромео и Джульетты» мы расставили стулья в форме неглубокой подковы. С приглушенным освещением в зале я мог наблюдать за репетицией с любого места и при этом видеть свои записи и делать новые пометки.

Мой гомосексуальный Бенволио первым предупредил меня, пока все мы ждали, когда же Манфред (мой забияка Тибальт) вернется со своего матча.

— Мистер Эй, я его вижу, — прошептал мне на ухо Бенволио. — Тот парень, что искал вас, — вон он сидит в зале.

С приглушенным светом я не мог различить его лицо; он сидел в середине подковы, на четвертом или пятом ряду — как раз там, где свет со сцены его не доставал.

— Позвать охрану, мистер Эй? — спросила меня Джи.

— Нет-нет, я только узнаю, что ему нужно, — сказал я ей. — Если будет заметно, что разговор принимает неприятный оборот, просто подойди и прерви нас — притворись, что тебе надо что-нибудь у меня спросить насчет пьесы. Придумай что угодно, — сказал я.

— Хотите, я пойду с вами? — спросила моя храбрая Кормилица.

— Не стоит, — сказал я бесстрашной девчонке, которая так и рвалась в бой. — Просто сообщите мне, когда придет Манфред.

Мы были на той стадии репетиций, когда я предпочитал последовательно гонять актеров по репликам; я не хотел репетировать куски по отдельности или вразнобой. Мой Тибальт появляется в первой же сцене первого акта. («Входит Тибальт, доставая меч», как сказано в ремарке.) Единственная сцена, которую я согласен был репетировать без Манфреда, была в прологе, где выступает Хор.

— Слушайте, Хор, — сказал я. — Пройдите пару раз пролог. Обратите внимание, что самая важная строчка кончается не запятой, а точкой с запятой; учитывайте это. «Из чресл враждебных, под звездой злосчастной, / Любовников чета произошла;». Пожалуйста, сделайте паузу после точки с запятой.

— Мистер Эй, мы здесь, если мы вам понадобимся, — услышал я голос Джи, поднимаясь по тускло освещенному проходу к четвертому или пятому ряду стульев.

— Привет, Учитель, — сказал сидящий человек всего за мгновение до того, как я разглядел его. Он мог бы с тем же успехом сказать «Привет, Нимфа», — так знаком мне был этот голос, хотя прошло почти пятьдесят лет с того момента, как я слышал его в последний раз. Его красивое лицо, борцовское сложение, лукавая и уверенная усмешка — все это было мне знакомо.

Но ты же умер, подумал я, и единственным, что вызывало сомнение, были «естественные причины». Но этот Киттредж, конечно, не мог быть моим Киттреджем. Этому Киттреджу было чуть больше половины моих лет; если он родился в начале семидесятых, как я предполагал, ему было всего под сорок — тридцать семь или тридцать восемь, прикинул я, разглядывая единственного сына Киттреджа.

— Просто поразительно, как ты похож на отца, — сказал я молодому Киттреджу, протягивая ему руку; он отказался ее пожать. — Ну, то есть я хочу сказать, если бы я видел твоего отца в твоем возрасте — ты выглядишь так, как он, наверное, выглядел в свои сорок.

— Когда моему отцу было столько же, сколько мне сейчас, он выглядел совсем не так, как я, — сказал молодой человек. — Ему было уже за тридцать, когда я родился; к тому моменту, как я достаточно вырос, чтобы запомнить, как он выглядит, он уже выглядел как женщина. Он еще не сделал операцию, но смотрелся он очень убедительно. У меня не было отца. У меня было две матери — одна из них большую часть времени истерила, а у второй был член. После операции, как я понимаю, у него появилось какое-то подобие вагины. Он умер от СПИДа — странно, что вы не умерли. Я прочел все ваши романы, — прибавил молодой Киттредж, как будто каждое слово в моих книгах говорило, что я с легкостью мог умереть от СПИДа — или должен был.

— Мне жаль, — что еще я мог ему сказать; как и заметила Джи, он был расстроен. Как заметил я сам, он был еще и зол. Я попытался завести беседу. Я спросил его, чем занимался его отец и как Киттредж познакомился с Ирмгард, своей женой и матерью этого рассерженного молодого человека.