В одном немецком городке

– Вам незачем это говорить. Я протянул ему палец, он схватил всю руку. За один месяц он сосредоточил у себя все, что можно назвать отходами работы аппарата советников, весь поток всевозможной ерунды, которая обычно стекается в каждое большое посольство: дела о пропавших без вести гражданах, прошения на имя королевы, случайные посетители, официально запланированные туристы, Англо-германское общество, письма, содержащие оскорбления и угрозы, и разные другие бумаги, которые вовсе не должны попадать в аппарат советников. Не менее активно проявлял он свои таланты и в общественной жизни посольства. В церкви он аккомпанировал хору, вошел в комиссию по бытовым вопросам, в спортивную комиссию. Он даже создал группу учредителей Национального фонда. Через какое-то время он попросил разрешения добавить к названию своей должности слова «консульские функции», и я пошел и на это. Вы, вероятно, знаете, что у нас здесь консульских функций нет, все подобные дела отправляются в КЈльн.– Он пожал плечами.– К декабрю он сумел сделаться незаменимым. Договор с ним был представлен на рассмотрение.– Брэдфилд взял авторучку и снова стал разглядывать ее кончик.– И я продлил его еще на год.

– Вы обошлись с ним по-хорошему,– сказал Тернер, не сводя глаз с Брэдфилда.– Сделали для него доброе дело.

– У него здесь не было никакого статуса, никаких гарантий на будущее. Он фактически стоял на пороге увольнения и знал это. Думаю, что это обстоятельство сыграло свою роль. Мы обычно больше дорожим людьми, от которых можем в любой момент избавиться.

– Вам было просто жаль его. Почему вы не хотите признать это? На мой взгляд, такая причина вполне убедительна.

– Да. Да, вероятно, мне было его жаль. В первый раз, когда он пришел, я пожалел его.– Брэдфилд теперь улыбался, но только собственной глупости.

– Он выполнял свою работу хорошо?

– Он действовал необычными методами, но довольно эффективно. Предпочитал телефон написанному слову; впрочем, это объяснимо: он никогда не учился составлять официальные бумаги. К тому же английский не был его родным языком.– Он пожал плечами и повторил: – Словом, я взял его еще на год.

– Который истек в декабре. Совсем как лицензия. Лицензия на право работать, быть одним из нас,– Он продолжал внимательно наблюдать за Брэдфилдом.– На право шпионить. И вы снова возобновили ее?

– Да.

– Почему?

Опять секундное колебание, быть может, попытка что-то скрыть.

– На этот раз вам ведь не было его жаль? Не так ли?

– Мои чувства не имеют отношения к делу.– Брэдфилд резко положил перо.– Причины, по которым я оста вил его, носили совершенно объективный характер.

– А я ничего не сказал, но вы могли бы ведь и пожалеть его при этом.

– У нас не хватало людей и было очень много работы. После приезда инспекторов из Лондона аппарат советников сократили на двух человек, несмотря на мое реши тельное сопротивление. Наполовину урезали ассигнования. Не только Европа пришла в движение. Стабильности не было нигде. Родезия, Гонконг, Кипр… Английские войска метались из края в край, пытаясь потушить лесной пожар. Мы оказались и не в Европе, и не вне ее. Поговаривали о федерации северных стран. Один бог знает, какой дурак породил эту идею! – презрительно заметил Брэдфилд.– Мы стали прощупывать почву в Варшаве, Копенгагене и Москве. Мы вступали в заговоры против французов и на другой день затевали козни вместе с ними. В разгар всего этого мы все же ухитрились отправить на слом три чет верти нашего военного флота и девять десятых вооружения. Это было самое страшное, самое унизительное для нас время. В довершение всего как раз в этот момент Карфельд возглавил движение.

– И тогда Гартинг снова разыграл у вас ту же сцену?

– Нет, не ту же.

– Какую же? Наступило молчание.

– Он был более целеустремлен, более настойчив. Я все это почувствовал, но никак не реагировал. И я виню себя. Я ощутил какой-то новый оттенок в его поведении, но не стал разбираться, в чем дело. В то время,– продолжал он,– я отнес это за счет общей атмосферы напряженности, в какой мы все жили. Теперь я понимаю, что тогда он пошел ва-банк.

– И что же?

– Он начал с того, что, мол, работал ниже своих возможностей. Год прошел неплохо, но он знает, что может сделать больше. Мы переживаем трудные дни, и он хотел бы чувствовать, что по-настоящему участвует в общем деле стабилизации обстановки, Я спросил его, что он имеет в виду: мне казалось, что он и так забрал в свои руки все доступные ему функции. Гартинг ответил, что ведь уже декабрь, впервые, хоть и туманно, намекнув на свой договор, и что его, естественно, беспокоит дальнейшая судьба досье «Сведения об отдельных лицах». – Сведения о чем?