В одном шаге от любви

Катя и не поняла, как слёзы капнули с ресниц. Она быстро смахнула их рукой, до конца не веря в то, что происходит.

– Послушайте, Катя, Стас ничего вам не сделает…

– А вы знаете своего сына? Знаете, на что он способен? – голос Кати дрожал.

Лютный поднялся. Его седая шевелюра напоминала парик, а на дорогом костюме даже после суматошной ночи не было видно ни одной складки.

– Мой сын… ничего не сделает женщине, которую любит.

Катя сглотнула. Определяющее тут действительно «которую любит». Потому что какая «не любовь» Лютного, она на себе познала.

– Я не хочу, – отказалась Катя, но эти слова для прокурора ничего не значили.

– Давайте не усложнять друг другу жизнь, – устало попросил он. – Как только откроется банк, ваша ипотека будет погашена, а вам взамен потребуется открыть глаза Стасу. Своими разговорами и присутствием вы всколыхнете воспоминания, он невольно начнет сравнивать вас с женой, а когда увидит различия, вернется в реальный мир. Мой сын поправится, я хочу всего лишь этого. Как только он покинет стены больницы, уверяю, Стас о вас и не вспомнит, и ни он, ни наша семья больше никогда не будут вторгаться в вашу жизнь.

Лютный то ли успокаивал, то ли принуждал в мягкой манере, если это можно было так назвать. Был ли у Кати выбор? У рядовой медсестры против влиятельной шишки? Определенно, нет.

Стас тоже никогда не оставлял ей выбора. Раньше это была роль игрушки, теперь роль погибшей жены. И как его угораздило полюбить женщину, которая не только волосами, но даже именем походила на неё?

Катя не знала, как до сестринской дошла. Там девчонки уже её ждали, тут же замучили расспросами, но Катя не могла выдать что-то внятное. Она будто и правда побывала на процессе, где обвиняемой была сама.

– Так что, ты теперь не работаешь? – спросила сменщица Надежда, глядя поверх очков.

– Работаю… – отозвалась Катя.

– Что они его в психушку не положат? Там после приема их таблеток он быстро поправится, – возмущалась Вика, – а мы тут должны дерьмо это разгребать, потому что, видите ли, сыну главного прокурора не пристало в психи записываться. А старушек на пешеходах сбивать и тачки крутые разбивать – это можно.

Катя всхлипнула. Вика участливо приобняла её за плечи.

– Ну ты не кисни, мы тебе поможем, – она посмотрела на других медсестёр, – если гад будет руки распускать, смело охрану вызывать будем.

Вика обладала таким жизнеутверждающим нравом и слова её всегда были такими простыми, что в это верилось. Катя снова улыбнулась. Ладно, Лютный-старший не в постель же её к сыну укладывал, да она и не ляжет. Никогда.

В этот момент в сестринскую забежала новенькая Даша. Она работала только неделю, не очень хорошо умела ставить уколы, часто что-то пропускала, порой была несобранной и к тому же всегда сонной.

– Я не могу капельницу поставить пациенту в платной палате, – пожаловалась она, – он агрессивный какой-то. К нему по очереди все главные заходят, а он…

Следом за ней в сестринскую зашёл Григорий Павлович.

– Катя, можно тебя?

Все на неё посмотрели. Катя застыла на мгновение, слыша в ушах пульс. Она медленно поднялась. Вика ободряюще сжала ей руку, мол, всё будет хорошо.

– Ты уже в курсе методики лечения? – спросил доктор вкрадчиво в коридоре.

Катя кивнула.

– Не уверен, что Лютный тебе всё правильно объяснил… – он замялся.

– Я должна заставить его сына перестать верить, что я его жена, – процедила Катя.

– Нет, не все так просто. Но ты не можешь говорить категорично нет и убегать от Станислава. Постарайся, чтобы он не нервничал, иначе это спровоцирует новый приступ. Для начала подержи его за руку, спроси, как его самочувствие, осторожно поинтересуйся, что он помнит о последних событиях.

– Я должна спрашивать его о… личном?

– Не уверен, но со мной он пока не хочет говорить. Думаю, что Стас не помнит дня аварии, поэтому мы должны постараться расшевелить его память.

– Но вы же можете сделать это медикаментами?

– У них много пробочек, его отец не желает давать согласие на подобного рода лечение, – Григорий Павлович умостил пухлые ладони на огромном животе. – Поэтому, Катя, зайди сейчас к Станиславу в палату, успокой. Скажи, что придёшь… когда там у тебя смена? Чтобы он не разнёс всю больницу.

Катя опустила взгляд.

Наверное, началось.

Она медленно побрела выполнять указания. Отец Стаса стоял возле стены рядом с палатой сына, сложа руки на груди. Он посмотрел на неё так, словно напоминал состоявшийся разговор и негласно оглашал ей приговор.

Катя заметила, как дрожат пальцы, когда коснулась ручки двери.

Стас резко поднял голову, и Катя вздрогнула. В его взгляде за секунду промелькнуло отчаяние, злость и радость.

– Катя… – выдохнул он.

Одна рука его была привязана к поручню кровати, и он сидел, спустив голые ноги на пол. Из положительного, ему наконец-то дали одежду. Казалось, синяков стало больше, или это они проявились после аварии?

Катя застыла на пороге, не закрывая дверь.

– Я… – слова застряли в горле, – я… через два дня заступлю на смену и…

– Подойди сюда, – попросил он хрипловатым голосом, – закрой дверь.

Катя сглотнула.

– Не стоит… я устала и хочу пойти домой.