В огне (ЛП)

— О, я понял. Вы считали важным тот факт, что я умер за вас. Решили обрядить это в романтические одежды? Слагали сонеты о моей великой жертвенности? Вам от этого становилось легче? Мне нужно было умереть, чтобы вы меня увидели?Да очнитесь же, мисс Лейн! Смерть явно переоценивают. Человеческая сентиментальность превращает смерть в величайший акт любви. И это самая большая в мире чушь. Умереть за кого-то легко. Тот, кто умер, уходит.Просто и ясно. Игра окончена. Конец боли. Алине повезло. А вы попытайтесь ради кого-то жить.Пройти через все — хорошее, плохое, сложное, легкое, радость, страдание. Вот что тяжело.

Алине повезло.Я тоже так думала и стыдилась этих мыслей. Я ударила Бэрронса так сильно, что он поскользнулся на гладком черном мраморе и начал падать, а меня вдруг охватил ужас. Я больше никогда не хотела увидеть, как он падает, поэтому схватила его за руку, и мы оба оказались на полу, на коленях.

— Будь проклят, Иерихон.

— Поздно, девочка-радуга. — Он схватил меня за волосы. — В этом тебя кто-то опередил.

Он рассмеялся, и его клыки царапнули мне губы.

Да, вот этого я и хотела, в этом нуждалась с того самого дня, когда проснулась в его подвале и выбралась из его постели. Его язык у меня во рту, его руки на моей коже. Жар его тела. Я обхватила его голову ладонями. Ощутила свою кровь от царапин, оставленных его зубами. Это было не важно. Мне нужен был жесткий, дикий, быстрый секс, а потом долгие часы медленного траха. Мне нужны были неделив постели с ним. Может, после долгого и осознанного секса с Бэрронсом я смогу спокойнее на него реагировать.

Хотя вряд ли.

Он зашипел.

— Долбаный Фейри! У тебя во рту буду только я, и никто больше. Иначе ты меня не получишь.

Бэрронс засосал мой язык, и я почувствовала, как имя В'лейна разрушается. Бэрронс выплюнул его, словно расстегнувшуюся сережку для пирсинга. Мне было все равно. Для них обоих у меня во рту не было места. Я прижималась к телу Бэрронса и отчаянно терлась о него. Сколько я уже не чувствовала его у себя внутри? Слишком долго. Я схватила его за рубашку и рванула, пуговицы разлетелись в стороны. Мне нужно было прижаться кожей к коже.

— Еще одна моя любимая рубашка. Чем тебе не нравится мой гардероб?

Бэрронс запустил руки мне под футболку и расстегнул бюстгальтер. Я вздрогнула, когда он коснулся моих сосков.

«Иди, ты должна торопиться...»

«Заткнись», —проворчала я про себя. Этот голос я оставила в Дублине, там он мучил меня в моей спальне.

«Все будет потеряно... Это должна быть ты... Иди».

Я зарычала. Ну почему она не оставит меня в покое? Сорок пять минут она молчала. Почему сейчас? Я же не сплю. Я в сознании и знаю, что мне нужно. Мне нужен Бэрронс. «Уходи», —пожелала я. И застонала: «Пожалуйста».

— Что «пожалуйста», Мак? На этот раз тебе придется просить, подробно все проговаривая. Я ничего не сделаю, пока ты об этом не попросишь.

— Ага. Слова для тебя ничего не значат, но сейчас ты на них настаиваешь, — прошептала я ему в губы. — Ну ты и лицемер.

— А у тебя раздвоение личности. Ты хочешь меня. Всегда хочешь. Думаешь, я этого не чувствую?

— У меня нетраздвоения личности.

Иногда Бэрронс подбирается слишком близко к сути. Я расстегнула его штаны и запустила руку внутрь. Он был тверд, как камень. Боже, как же хорошо.

Бэрронс напрягся, зашипел сквозь зубы.

«Поторопись... Он идет...»

— Отстань от меня, — огрызнулась я.

— Через мой холодный труп, — хрипло сказал Бэрронс. — Ты же держишь меня за член.

Он сказал мне, где сейчас окажется то, за что я держусь, и мои кости превратились в воду, пытаясь уронить тело на пол и позволить Бэрронсу делать все, что он хочет.

— Не ты. Она.

— Кто она?

Рука вцепилась в рукав моей куртки, и я не глядя знала, что это не его рука.

— Поцелуй меня, и она уйдет.

Мне нужно было ощутить его внутри, я хотела его почти до боли. Я была горячая и влажная, и, кроме него, ничто сейчас не имело значения.

— Кто?

— Поцелуй меня!

Но Бэрронс не стал этого делать. Он отстранился и посмотрел мне за спину. По выражению его лица я поняла, что не только я могу ее видеть.

— Я думаю, она — это я.

Он посмотрел на меня, на нее, снова на меня.

— Это шутка?

— Я знаю этот особняк. Знаю это место. И не могу найти другого объяснения.

— Невозможно.

«Мы почти опоздали. Идем, СЕЙЧАС».

Это была уже не просьба и не шепот. Это был приказ, и схватившая меня рука была безжалостна. Как бы сильно мне ни хотелось остаться здесь и забыться в сексе, как бы отчаянно я ни желала снова ощутить Бэрронса внутри, почувствовать единение с ним на самом примитивном уровне, я не могла не подчиниться.

Но боже, как же я в нем нуждалась! Настолько, что даже злилась. Я никогда не хотела так сильно желать мужчину — настолько, что его отсутствиеощущалось, как физическая боль. Никогда бы не поверила, что мужчина сможет контролировать меня и мою жизнь.

Я слезла с коленей Бэрронса и шагнула прочь.