В огне повенчанные. Рассказы

— Совершенно верно. Полуторка с прицепом. — Глядя на водку, Сибирцев зябко передернул плечами.

Отто поднял стакан с водкой.

— Через год в Москве будет фестиваль молодежи мира. Мы уже, конечно, не мальчики, но все равно приехать можно. Сделаю все, чтобы быть на фестивале! Туристом, экскурсантом, переводчиком, просто грузчиком — кем угодно, но я приеду на будущее лето в Москву.

Разноцветные глаза Отто блестели.

Тоном, в котором переплеталось несколько чувств: и русское хлебосольство, и желание жить в мире и дружбе, и глубокая вера в торжество разумного, доброго, Сибирцев произнес:

— За встречу на фестивале!

Выпили до дна.

С официантом рассчитывался Сибирцев. Когда Отто полез в карман за деньгами, тот придержал его руку и укоряюще погрозил пальцем:

— О нет, оставьте! Я вам не студент и не турист, а работаю на шагающем экскаваторе.

…Когда вышли из ресторана, над парком невыплаканной кручиной плескался голос. Пела Максакова:

Что ты жадно глядишь на дорогу
За промчавшейся тройкой вослед?
Знать, забило сердечко тревогу…

А через некоторое время могучий, густой бас Федора Шаляпина — передавали концерт но заявкам матросов Балтийского флота — неудержимым волжским половодьем затопил парк.

Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны,
Выплывают расписные
Стеньки Разина челны…

Отто, которому в эту минуту нравилось все, тихо, вполголоса, выводил песню (он пел ее вместе с другими в плену), не обращая внимания на то, что прилично и что неприлично для иностранного гостя:

Волга, Волга, мать родная,
Волга, русская река…

Так два бывших солдата двух государств, когда-то встретившиеся врагами в бою, теперь, как старые друзья, шли по московскому парку и, слегка захмелев, еле сдерживали себя, чтобы не подхватить во всю силу легких набатные звуки широкой, раздольной песни, исполняемой великим русским певцом:

…И за борт ее бросает
В набежавшую волну…

…Расстались они поздно, в первом часу ночи.

Проводив Отто до гостиницы, Сибирцев записал его берлинский адрес, имя жены, сына.

Сквозь хмельную счастливую улыбку Отто, сжимая в своей руке кисть Сибирцева, сказал:

— У вас все особенное: люди, небо и… будущее.

На прощание долго жали друг другу руки. Сибирцев уже было повернулся, чтобы уйти, но, словно что-то забыв, остановился.

— Все ясно, все как есть… Непонятно до сих пор одно: почему вы тогда в камере на пересыльном пункте, когда я был в карауле, на целый день затеяли какой-то сумасшедший танец?

Отто улыбнулся:

— Перед войной я хотел быть, чемпионом Германии по танцам на выносливость. За этот приз платили большие деньги… Помимо прочего, у меня была больная мать, и за душой никакой профессии.

— Приз?.. На выносливость? — удивился Сибирцев, не совсем понимая значения сказанного.

— Приз оспаривали пятьдесят сильнейших танцоров страны. Двадцать пять сошли к концу первых суток, потом нас осталось четверо… Когда истекали вторые сутки — мы танцевали вдвоем. Я победил бы, если б в шоколад мне не подмешали снотворного. — Отто с силой пожал руку Сибирцева. — Пока, мой друг. Через год вы увидите на фестивале, как танцуют мои ученики. За этот год я сделаю из них легкокрылых голубей. Кланяйтесь жене и сыну. Итак, до встречи па фестивале!

Они расстались. Каждый унес в сердце своем необыкновенно чистое и большое чувство, от которого хотелось крикнуть: «Люди!.. Мы по рождению — братья!.. Люди, что нам мешает жить в мире и согласии?!»

АЛЕШКА СО СМОЛЕНЩИНЫ

Заместитель начальника Н-ского военного училища подполковник Фомичев, разминая затекшие плечи, зевнул, сладко потянулся в кресле и устало оглядел свой просторный кабинет. Прием курсантов нового набора окончен, проект приказа отдан на машинку. Мыслями он летел на Черноморское побережье. Осталось каких-то две недели… А там… Сочи, Рица, Голубое озеро… Уж в этом-то году он отдохнет.

Достав из кармана курортную путевку, он в третий раз за день, беззвучно шевеля губами, перечитал ее от начала до конца. Прислушиваясь к ее хрусту, додумал: «Ишь, бестия, шебаршит, как сторублевка, из той же бумажки».

На столе надсадно затрещал телефон. Фомичев вздрогнул и поспешно спрятал путевку в карман кителя. Подойдя к столу, оп снял трубку. После некоторой паузы тихо назвал свою фамилию. Звонили из управления училищ. Почему-то еще раз предупредили, чтобы при зачислении на первый курс подходили строже, по-партийному.

«Странно… Волга впадает в Каспийское море… Как будто этим мы не занимались еще до приемных экзаменов. Все, кто был к ним допущен, прошли не только через решето комиссии, кое-кого просеяли даже через мелкое сито. И потом: что это еще за намек — «лучше по-настоящему разобраться до подписания приказа о зачислении, чем отчислять курсантов в процессе учебного года…»?