В огне повенчанные. Рассказы

И вдруг звук… Как ослепительный просверк молнии, как сокрушительной мощи удар грома над головой, он заставил всех командиров вздрогнуть, а потом оцепенеть. С последней машины удаляющейся колонны понеслись разорвавшие тишину звуки пионерского горна. Каждое лето слышали офицеры эти позывные, жизнеутверждающие звуки горниста, открывающего торжественный церемониал первой пионерской линейки, с которой обычно начиналось лагерное пионерское лето. Но тогда они звучали не так, как сейчас…

— Молодец Костя! — похвалил мальчика Рапохин. — Отец должен обязательно знать об этом.

— Я напишу ему, — сказал лейтенант Корольков.

Как только колонна скрылась из виду, Рапохин сделал перекличку командиров и, удостоверившись, что все двадцать два провожатых в сборе, посмотрел на часы.

— А сейчас по машинам — и в полк! Минут через двадцать гады уже пройдутся над нашими окопами на своих «рамах».

На машины садились молча. Молча, не глядя в глаза друг другу, закуривали, кашляли, словно стыдясь за ту минутную слабость, которую каждый из провожавших выказал своим видом, голосом в минуты прощания…

При вспышке спички, блекло осветившей лицо Королькова, когда тот закуривал, Григорий заметил на его щеках две блестевшие полоски от скатившихся по ним слез. В руках лейтенант держал белые шерстяные носки, которые ему сунула в последнюю минуту мать.

На востоке над темной полоской леса уже проступал плоский розовато-молочный нимб зари.

ГЛАВА VI

Шоссе было забито гружеными машинами, повозками, просто идущими с котомками и узелками женщинами, стариками, детьми. По обочинам дороги гнали колхозные стада. Недоеные и непоеные коровы протяжно, с тоскливым надрывом мычали, подняв к небу вытянутые рогатые и комолые головы. Продвигались рывками: почти через каждые три-четыре километра узкое шоссе было изрыто свежими бомбовыми воронками, которые еще не успели засыпать. И чем ближе подъезжали к городам и большим селам, тем чаще встречались воронки и образовывались пробки.

Галина обратила внимание на то, что там, где дорогу недавно бомбили, по обочинам, шагах в тридцати от нее, виднелись холмики свежих могил, на многих из которых возвышались наспех поставленные кресты из обломков разбитых машин и повозок.

Гнетущее впечатление на Галину произвела серая лошадь, лежавшая с открытыми глазами рядом с кюветом. Ее ноги были вытянуты, словно в последние минуты, когда на дороге рвались бомбы, она пыталась ускакать от гибели. А вокруг нее, делая то большие, то малые крути, метался осиротевший жеребенок. Статный и длинноногий, из породы орловских рысаков, он подбегал к матери, тыкался белесыми мягкими губами в холодное вымя и тут же, словно чего-то испугавшись, отскакивал от нее и, распустив по ветру пушистый хвост, скакал что есть мочи в полынную степь, над которой кружило воронье.

И, словно читая мысли Галины, мать лейтенанта Королькова своими дальнозоркими глазами смотрела туда же, где, вытянув ноги, лежала мертвая кобылица.

— Ко всем пришла беда, — вздохнув, сказала она и подняла глаза к небу. — Одному воронью праздннк-пир. Ишь, кружат, окаянные…

И в тот же момент, открыв правую дверцу, из кабины высунулся подручный шофера, молоденький боец с облупленным носом.

— Следите за небом!.. — крикнул он охрипшим голосом. — Как увидите самолеты — стучите по крыше кабины, По команде «Воздух» — всем слезать с машины и ложиться в кювет справа. — Сказал и сильно хлопнул дверью газика.

Проехали еще километров пятнадцать. Несколько раз колонна останавливалась из-за пробок.

Галину стало клонить ко сну. От тряски и запаха бензина слегка поташнивало.

Дочка старшины Балабанова, сморенная полуденным зноем и монотонным гулом мотора, сладко спала на руках у матери. Ее старший братишка Ваня, уже успевший потихоньку втайне от матери «по-братски» разделить кусок жареной курицы со своим неразлучным дружком Балеткой, тоже боролся со сном: боялся, как бы непоседливый Балетка не вскочил на узлы и не спрыгнул с машины на дорогу.

К полудню сломил сон и Балетку. Растянувшись на прогретой солнцем крышке чемодана, обитого черным дерматином, он блаженно спал кверху животом, подняв к небу полусогнутые, расслабленные лапы. На его голый розоватый живот время от времени садились мухи. Ваня, чтоб не разбудить Балетку, осторожно сгонял их березовой веткой. Еще две женщины, которых Галина увидела впервые в прошедшую ночь на плацу военного городка, тоже не спали — оберегали сон своих задремавших детей.

На ухабе, образованном плохо засыпанной воронкой от бомбы, машину сильно тряхануло. Галина, ударившись спиной об угол чьего-то чемодана, проснулась. Открыв глаза, увидела перед собой усталое и еще больше постаревшее лицо матери лейтенанта Королькова.

— А ты, доченька, немного уснула… — сказала она и улыбнулась той светлой улыбкой доброты и ласки, которую Галина видела только у своей матери.

— Устала я… Ведь всю ночь на ногах, — ответила Галина, поправляя сползшую косынку.

— А я вот все думаю. Думаю и никак не найду ответа.

— О чем же вы думаете?