В огне повенчанные. Рассказы

«Если ты собрался воевать с небесами, бери прицел на бога!» Как прав старик Бальзак. Эта формула человеческих отношений универсальна. Подходит для всех времен, для всех народов, всех политических систем… Не так ли?

Или вот перл: «Чем хладнокровнее вы будете рассчитывать, тем дальше подвинетесь вперед. Разите, не давая пощады, вас будут бояться. Смотрите на мужчин и женщин, как на перекладных лошадей, которым вы предоставите издыхать на очередной станции. Но если вас захватит истинное чувство, прячьте его, как сокровище: пусть никто не догадывается о нем, иначе вы погибнете…»

Над этим принципом нужно как следует подумать, в нем есть что-то рациональное.

Инга хороший человек, умница, любить умеет по-настоящему, но… она не для меня. А главное — не вовремя. Она у меня виснет гирей на ногах. Эти гири мешают идти. Пока еще я иду, и если иногда спотыкаюсь, то не падаю… Но коль и дальше так будет продолжаться, то после ее родов я поползу, как червь, с этой тяжкой ношей… Нужно обрубить!.. Одним ударом… Только рубить нужно осторожно, с умом. Сыграю на ее великодушии. Не думаю, чтоб она подняла скандал и на аркане повела меня в загс. Для такой низости она слишком горда».

Властовский положил дневник в чемодан и закрыл его на замок. Нужно было торопиться. Главное — вовремя выехать из Москвы, не дожидаться, пока Инга ляжет в родильный дом. Чего доброго, отъезд его могут счесть за бегство. А там вмешается комсомольская организация, друзья, предложат зарегистрировать брак…

«Да, но какой предлог придумать, чтобы завтра же уехать из Москвы, не вызвав подозрений у Инги? Как это ни гадко, но придется лгать… — Раздумывая, Властовский ходил по комнате. — Дурак! Чего я жду? С комсомольского учета снялся, перевод подписан замминистра… Страх?.. Испугался грязненьких сплетен, хулы, которые поползут по факультету после отъезда? Ерунда!..

Александр Македонский после своих триумфальных побед, въезжая в столицу, которая встречала его как великого и непобедимого полководца, специально нанимал хулителей, которые должны были бежать по обочине дороги следом за его колесницей и, не обращая внимания на восторженный прием горожан, выкрикивать по адресу императора бранные слова… Слава без хулы не видна. За хулу когда-то даже платили, а здесь она будет бесплатной…»

И, несколько успокоенный этой неожиданной, но кстати пришедшей в голову ассоциацией, Властовский, чтобы сохранить в душе наступившее равновесие, когда страх надвигающегося позора отступает перед голосом разума, выбежал из общежития и сел в первое попавшееся такси.

— Главпочтамт! Гони быстрей! — бросил он шоферу.

Через час Властовского по междугородному телефону соединили с Одессой.

— …Мама! Поднимай на ноги всех знакомых! Придумай что угодно, но дай мне вызов телеграфом, немедленно!.. Причину выставь уважительную… Болезнь, смерть, несчастье!.. Все что угодно, только быстрей! Завтра же я должен вылететь из Москвы…

Вечером в этот же День на имя Ввастовского из Одессы. пришла телеграмма-«молния»: «В доме несчастье выезжай немедленно».

Инга, которая пока еще не знала о том, что Властовский тайком от нее перевелся в Одесский университет; телеграмму встретила с затаенным страхом. И без того бледные губы ее посерели еще больше, уголки рта опустились в горьких, болезненных изломах. В синих глазах заметалась тревога. Беду почувствовало ее сердце, а какую — еще не угадывало.

— Ян, как же я тут буду одна?..

Дальше она говорить не могла. Упав головой на колени мужа, она зарыдала, как маленький, никому не нужный, обиженный ребенок.

— Ты бросаешь меня, Ян… Я это чувствую… Скажи мне правду… Я никогда не буду тебе обузой. Ребенка я воспитаю сама… Ты знаешь, как я люблю тебя, Ян. Только не обманывай меня… Слышишь, Ян!..