Теперь надо было соблюдать еще большую осторожность, полную тишину, чтобы нас не обнаружил враг. От скрытности наших действий зависел успех выполнения боевого задания.
С флагмана, находившегося где-то поблизости, передали по радио сигнал о начале постановки мин. Катера разошлись в разные стороны.
Боцман доложил мне о готовности боевого поста. Уточнив еще раз местонахождение катера, я приказал:
— Мины ставить!
Одна за другой следовали негромко команды:
— Правая!
— Есть, правая! — доносилось с кормы, и в воду плюхалась мина.
— Левая!
— Есть, левая! И опять:
— Правая!
— Левая!
— Правая!
— Левая!..
И вдруг очередная команда оборвалась на полуслове.
С кормы донесся взволнованный голос:
— Человек за бортом!
Я приказал застопорить моторы. Катер остановился в нескольких десятках метров от того места, где упала в воду последняя мина.
Всмотревшись, я увидел, что невдалеке плывет человек. Оказалось, что одна из сходивших по рельсам мин, зацепила своим рогом карман брюк Авдеенко и уволокла матроса с собой в воду.
Вглядываясь в темноту, я различил фигуру плывущего человека, приказал включить моторы враздрай и развернул катер навстречу боцману. Через минуту он поднялся на борт, и мы с удивлением заметили в руке у него гаечный ключ, которым он отдавал крепление мин.
Кто-то из Матросов засмеялся:
— Смотрите, наш боцман и инструмент с собой прихватил, видно, потопленные фашистские корабли чинить на дне моря собрался!..
Но я строго оборвал «остряка». Авдеенко проявил большое присутствие духа. Очутившись за бортом в холодной воде, он не закричал о помощи, чтобы не привлечь внимания противника. Он даже поплыл прочь от берега, рискуя затеряться в окутанном темнотой море, но не быть обнаруженным врагом.
Обогреваться боцман отказался и, наскоро сделав несколько глотков из фляга со спиртом, доложил:
— Боевой пост к продолжению постановки мин ютов! В ночной тишине снова послышались команды:
— Правая! Левая!..
А некоторое время спустя, в декабре, Авдеенко еще раз оказался за бортом, но уже при иных обстоятельствах и по своей доброй воле.
Это произошло на другом корабле во время высадки десанта в Камыш-Бурун. Подойдя к берегу, катер попал на мелководье, заросшее водорослями, отчего засорились сосуны и моторы остановились. Гитлеровцы открыли губительный огонь по катеру, потерявшему ход, среди десантников появились раненые.
В этот опасный момент Авдеенко, не задумываясь, прыгнул в ледяную воду и быстро очистил сосуны. Моторы заработали, катер вышел из зоны огня и направился за другой партией десантников.
Когда на Таманском полуострове наступила весенняя распутица, сообщение морем между Керчью и Анапой усилилось. Почти ежедневно здесь проходили вражеские десантные суда в охранении военных кораблей. Катерам нашей группы прибавилось работы. Теперь мы поочередно выходили встречать вражеские караваны.
Так, вечером 20 апреля авиаразведка подтвердила выход из Керчи двух транспортных судов и малых кораблей охранения.
Мы только что пополнили горючее и боеприпасы. Личный состав расположился на отдых. Я прилег у носовой мачты, подложив под бок пробковый пояс, и сразу же уснул. Вот уже три ночи подряд наш катер нес дозорную службу у Мысхако.
Разбудил меня негромкий стук. У борта катера в резиновой лодке стоял командир звена Николай Тарасов, а сидевший краснофлотец тихонько постукивал веслом по планширу.
— Вставай, — сказал Тарасов, — командир отряда вызывает.
Захватив планшет с картами, я спрыгнул в лодку, и мы пошли к берегу.
Уже спустились сумерки. Легкий ветерок поднял в бухте небольшую зыбь.
— С добрым утром. Как спалось? — с улыбкой встретил нас Кочиев. Он знал, что нарушил наш непродолжительный отдых.
Разъяснив задание и отдав приказ на поход, поиск и атаку, он спросил, как чувствует себя личный состав и была ли горячая пища, успели ли отдохнуть. Хотя сам прекрасно знал, что командирам и краснофлотцам в эти напряженные дни охраны Малой земли не до обедов и не до отдыха. Достаточно было урвать для сна три — четыре часа, а поесть и в море можно. Мы не забывали о том, что идет третий год войны и советский народ, переживая тяжкие лишения, напрягает все силы, чтобы у нас, воинов, было все необходимое.
Спрашивал нас Коста для того, чтобы еще раз убедиться, как мы, командиры, заботимся о подчиненных. Сам он уже пятые сутки каждую ночь уходил в море и вряд ли за это время проспал более десяти часов. С осунувшимся лицом, с темными кругами под глазами, но всегда чисто выбритый и опрятный, о>н старался выглядеть бодрым и веселым. «Ничего, после войны отоспимся», — шутил он.
— На случай плохой видимости держитесь плотнее, — сказал мне на прощание Кочиев, — а если потеряешься в пути, встретимся вот здесь, — и он указал точку на карте.
Кочиев шел на головном катере Тарасова, я был ведомым.
— Вопросы есть? Все понятно? — спросил Кочиев и встал из-за стола. — Нет? Тогда в добрый час!
Спускаясь с высокого берега к бухте, мы увидели, как краснофлотец замахал семафорными флажками. Полетело приказание: «Катерам Тарасова и Черцова готовиться к выходу».