В огороде баня

Размеренная жизнь кончилась внезапно. Сперва был страшенной силы удар, потом Рудольфа объяла тьма, Сердце огромной и в общем-то легко ранимой свиньи не лопнуло по чуду. Она мчалась и мчалась, стараясь миновать тьму, но потом она поняла, что тьма бежит вместе с ней, и остановилась. Когда Рудольф остановился, его начали бить, тогда он понял еще, что стал врагом человечества и никто уже не почешет у него за ухом до тех пор, пока он не избавится от ярма, надетого на рыло так внезапно и так непонятно. И это было первое открытие борова Рудольфа, его первой и вполне осознанной мыслью.

Глава седьмая

1

Утром Павел Иванович собрался в город с первой электричкой. Встал он рано, когда еще не было шести, умылся холодной водой, вскипятил на плитке чайку, сжевал бутерброд и, вскинув тощий рюкзак на плечи, открыл свою калитку. Заметив, что на своем подворье возится дед Паклин (поверх прясла маячила дедова кепчонка с длинным козырьком), Павел Иванович направился к соседу пообщаться, рассчитывая, что Паклин спросит, как идут дела по линии бани. Когда дед поинтересуется, можно будет излить душу, пожаловаться на Евлампия, личность безответственную, посоветоваться, как жить дальше, как действовать дальше: Нил Васильевич местный, все здесь ему доступно и понятно.

Вчера вечером деду Паклину привезли тракторную тележку опилок, и с утра пораньше он разбрасывал их по огромному огороду.

— Поздно удобрять, сосед, — сказал Павел Иванович вместо приветствия и налег на плетень грудью. Тень от его головы и тела была тонка, бездонно черна и доставала до занавоженных сапог деда Паклина. — Я говорю, Нил Васильевич, что поздно, наверно, опилки-то разбрасывать?

— А я промеж грядок. Весной все вспашется да перекопается. Раньше не подвезли опилок-то. Просил весной, а привезли, видишь, летось.

— Чего так-то?

— По очереди возят. — Дед загородился ладошкой и посмотрел в сторону Павла Ивановича мельком, не прекращая работы. — Оно часть-то и на подстилку свиньям пойдет. Коровенке пойдет.

— В хозяйстве все оборотится, так?

— Оно и так.

Павел Иванович вознамерился было приступить к своим бедам (время еще позволяло), но дед Паклин, воткнув лопату в землю, поплелся шаткой походкой в глубь двора и даже не счел нужным попрощаться. Павел Иванович отвалился от прясла, погруженный в невеселые мысли о том, что человек черствеет на глазах, что старики черствые, а молодежь — тем более.

…Павел Иванович вышагивал к паромной пристани и думал про черствость. Думал до тех пор, пока душевная тяжесть не скопилась над ним темным облаком. Павел Иванович остановился тогда на горке возле лесхоза и поглядел вниз. Над старицей внизу, над черной ее водой, кудрявился туман. У берегов старица была очерчена каймой, которая была еще темней воды. Там отражалась тень кустов и дальних деревьев. На подмостьях в две доски, уходящих далеко в старицу, рядком сидели рыбаки. В дальней дали под скалами извивался длинный состав и чечеточно стучал на рельсах. Стук был бодрый и напористый. Издали блестели рельсы, а электровоз напоминал жука с оранжевыми подкрылками.

Павел Иванович понял, что жить по-прежнему хорошо, надо только уметь радоваться, надо только уметь вглядываться хоть изредка в окружающий тебя мир, в котором не счесть красок и движения. Ты будешь иметь душевное здоровье только при условии, что никогда не устанешь дивиться простым вещам.

Павел Иванович сложил трубочкой губы и засвистел песенку, услышанную еще в детстве.

Песенка имела такое вот несложное содержание:

Аты-баты, шли солдаты,
Аты-баты, на базар.
Аты-баты, что купили?
Аты-баты, самовар!

Мотив к той песенке приложился как-то сам собой, Павел Иванович давно забыл уже, откуда этот мотив, но с полным удовольствием насвистывал его в минуту очищения и душевного равновесия.

Павел Иванович спустился с горки и попал на большую дорогу (эта дорога обрывалась у паромной пристани) и приладил свой шаг к шагу гражданина баскетбольного роста с лошадиным сухим затылком. На плечах гражданина тоже болтался пустой рюкзак с распущенными завязками, штиблеты гражданина, видать, новые совсем, вкусно и громко скрипели.

2

Это был, собственно, не магазин, а база строительных и хозяйственных магазинов. Размещалась база на краю города, занимала она три барака, обнесенных тесовым забором. Позади бараков начиналась молодая березовая рощица, дальше была гора, и на ее макушке белели дома деревеньки. От горы на бараки падала тень. С левой стороны зеленых ворот с козырьком на деревянном щите вывешивались объявления о наличии и поступлении товаров самой широкой номенклатуры, от порошка против тараканов до котлов промышленного назначения. Котлы стояли под навесом, оранжевые и похожие на ракеты.