В океане. Повесть

И теперь опять на корме близко идущего ледокола Агеев увидел Таню, вышедшую из камбузной рубки, засмотревшуюся на плывущие мимо величественные скалы. Мягкий пушистый локон выбился из-под Таниной косынки. Девушка не видела Агеева, но мичман знал - как только приметит его, ее черноглазое милое лицо засияет улыбкой, она помахает рукой, посмотрит как-то особенно прекрасно, как умеет смотреть только она. Стоит ей только обернуться…

На корму вышел не торопясь Фролов, потянулся, - видно, здорово выспался после вахты, остановился возле Тани. Глянул на берег, потом на док, дружески кивнул Агееву, что-то мельком сказал Тане.

И тотчас девушка радостно оглянулась, помахала тонкой смуглой рукой, совсем дружески просто, но у мичмана бешено забилось сердце. Сдернул рукавицу, торжественно четко приложил правую руку к фуражке. А Таня улыбнулась снова, пошла на шкафут своей легкой походкой.

И много времени после этого, распоряжаясь приборкой, сам работая до седьмого пота, Сергей Никитич чувствовал необычайный прилив сил, все кругом улыбалось ему: и синяя вода фиорда, и расцвеченные кое-где зеленью и пестрыми домиками горы, и удивительно высокое, удивительно спокойное и светлое скандинавское небо…

Сидя в своей каюте, капитан третьего ранга Андросов готовил материалы для политбеседы, просматривал выписки из книг, журналов и газет.

«Тяжело переживал норвежский народ гитлеровское иго, - читал он одну из своих записей. - В Германию вывозилось продовольствие, скот, железная руда Киркенеса и Сер-Верангера, медь Реруса и Сулительмы, никель Хосангера и Эвье, молибден из Кнабехея. Три миллиона крон в день выплачивал норвежский народ на содержание гитлеровских гарнизонов, расквартированных в стране».

Андросов распрямился, взглянул в отдраенный иллюминатор. Сложил свои записи, вышел из каюты.

Караван медленно продвигался к Бергенскому рейду.

Уже видны были высящиеся у набережных океанские теплоходы, ярусы бесчисленных иллюминаторов, белые линии палубных тентов. Тянулись ряды круглых нефтяных цистерн, похожих на приземистые сторожевые башни, и древние крепостные башни, похожие на цистерны.

Вырастали городские дома. Их остроконечные вышки, черепичные крыши нависали над самой водой. То там, то здесь рыжели у причалов ржавые борта кораблей, неподвижно прильнувших к камням. На палубах этих кораблей не было признаков жизни.

- Берген, главный город нашего западного побережья, древняя столица норвежских королей! - сказал с гордостью Олсен. - Больше ста лет правили здесь вожди древних викингов, пока их не вытеснила Ганза - союз немецких купцов. Здесь томился в плену у ганзейцев норвежский король Магнус Слепой.

- А теперь снова Берген - центр вашей рыбной торговли? - откликнулся, стоя рядом с ним, Сливин. - И один из центров вашего знаменитого судоходства! Мы знаем - до второй мировой войны Норвегия по тоннажу торговых кораблей занимала четвертое место в мире.

Лоцман молчал.

- «Нашу силу и наше могущество белый парус в морях нам принес», - продекламировал Сливин. - Это ведь из вашего национального гимна, написанного Бьернстерне Бьернсоном? Недаром Норвегию звали мировым морским извозчиком.

- То было раньше, - откликнулся Олсен. Он как будто немного оживился. - В молодости, товарищ, я и сам ходил матросом на наших торговых кораблях. Мы возили чилийскую селитру, руду из Швеции, каменный уголь из Кардифа в Пирей, белых медведей из Норвегии в зоологические сады Гамбурга, Антверпена и Кенигсберга. Мы возили сельдь и тресковый жир, золото из Бельгийского Конго и удобрения из Мексики и Коста-Рико. Вы правы, товарищ, наш поэт Бьернстерне Бьернсон недаром прославил норвежских моряков в гимне.

- Да, гитлеровская оккупация подорвала ваш флот.

Олсен угрюмо молчал. Сливин помолчал тоже.

- Что это за суда на приколе, товарищ Олсен?

Олсен повернул к нему свое худое лицо.

- Это, товарищ, наши рыболовные и транспортные корабли. Они ржавеют без работы… - тонкие губы лоцмана скривились печальной усмешкой. - Вам не кажется, что здесь на рейде слишком много иностранных флагов?

«Да, - подумал Сливин, - иностранных флагов здесь действительно немало». Полосатые полотнища с накрапами белых звезд развевались на штоках теплоходов, на мачтах разгружаемых высоких черных транспортов.

- Я не хотел об этом говорить, - медленно, морщась, как от боли, сказал норвежский лоцман, - но у меня уже глаза болят от пестроты этих флагов. - Он улыбнулся, смотря вперед. - А вот, впрочем, имею удовольствие увидеть и наше национальное знамя.

Из окна двухэтажного домика, прильнувшего к подножию черной скалы, из окна с ярко-зелеными ставнями свесилось полотнище норвежского красно-синего флага. Две девушки улыбались, размахивая флагом.

- Насколько я понимаю, они приветствуют вас! - глаза Олсена прояснились, он заговорил живее, радовался перемене разговора. - Норвежский народ помнит, что русские люди помогли ему освободиться от гитлеровского рабства.