В окопах Донбасса. Крестный путь Новороссии

На господствующей над местностью крошечной высотке, в паре километров от Логвиново, стояло несколько наших танков, к которым мы и подскочили. Они контролировали единственный наш подход к населённому пункту — со всех прочих сторон были позиции укров. Из краткой беседы с танкистами выяснилось, что главным и единственным вооружением танков является их грозный вид. Снарядов у них нет, соляры нет, связи нет. Их доволокли сюда, чтобы запугать противника, — и только. Я сразу же взял себе на заметку, что нужно подсказать командованию бригады — поставить среди этих чучел хоть один работающий танк. Потому что, если противник сообразит и припрётся сюда — капец и нашим в Логвиново, и всему окружению вражеской группировки в целом.

В районе Логвиново с умеренной интенсивностью шла непрерывная стрелковка. С высотки с танками напрямую оно не просматривалось — только подходы к нему. Посидели минуту на дорожку, я отдал краткие указания и МТЛБ прыгнул вперёд.

К Логвиново вышли по низинке, перевалились через дорогу — и вот крайние дома. Кругом, вдоль дороги — обломки красиво сгоревшей вражеской техники, оторванные танковые башни, изысканные столбы дыма. В данный момент времени я, как часто бывает в таких ситуациях, боялся нашей бешеной пехоты гораздо больше, чем наркоманской укровской. Потому по пояс торчал из люка и махал руками над головой, с неприятным чувством ощущая, как невидимые в траве наши гранатомётчики ловят нас в прицел своих «шайтан-труб». Подлетели к домикам на окраине, притёрлись вплотную, мой лихой медицинский расчёт вылетел из люков, ощетинясь стволами. И тут я испытал нередкий на войне для командира припадок феерической ярости. Из десантных люков МТЛБ очень медленно и неуклюже, увешанные брониками, касками и огромными профессиональными камерами, полезли журналюги. Не двое, как я сказал, — пятеро! Они воспользовались тем, что мы их не проконтролировали, и набились в отсек как сельди в бочку. Закономерно в нескольких словах я сказал им, что про них думаю, приказал расчёту загнать этих уродов в безопасное место и ломанулся искать командира местного подразделения. Мой приступ ярости был более чем обоснован: если один-два журналиста как-то, с большим скрипом можно было встроить в работающую четвёрку, то пятёрка этих оболтусов, — настоящая съёмочная группа в полном составе, — превращалась в самостоятельную единицу, охрана и оборона которой лишала нас возможности выполнять любые другие боевые задачи.

Впрочем, всё имеет оборотную сторону. На смену гневу быстро пришли позитивные эмоции, когда я увидел бойцов, работавших в деревне. Они представились «казаки из группы Б-2, командир Север». Я обратил внимание на то, что под плотным огнём они движутся быстро, но спокойно и уверенно, так же стреляют — строго в цель, очень экономно. Никто не психует, не кричит — даже не повышает голос. На мою реплику, в которой я похвалил их, отметив всё вышеперечисленное, один из них спокойно сказал: «А чего нам нервничать, у кого эта война — четвёртая, у кого — пятая».

Много разного слышал за эту войну о казаках и казачестве, лично для меня казаки — именно эти, в высшей степени достойные воины.

Были среди них и бойцы из разведроты Ольхона, — тоже толковые, опытные, уверенные в себе и умелые.

Не успели мы перекинуться парой слов, как на подходах к селу с нашей стороны вспыхнула стрелковка. «Противник пошёл на прорыв», — сказал кто-то. Дружно лупанули в ту сторону — и противник откатился. Журналистам надо было снять битую технику и дохлых укров, и мы ломанулись к дороге. Выбежали к автобусной остановке, на которой на этой корявой пародии на русский язык было выведено: «Логвiнове». Прямо у остановки стоял «Урал», возле которого валялся дохлый хохломутант. Этот славный лыцар, как и положено древнему укру, шёл в бой мертвецки обкумаренный наркотой: получил пять пуль в голову и продолжал, смеясь, пытаться звонить по телефону.

Оказание помощи ребенку, пострадавшему при обстреле