Наш МТЛБ стоял возле медпункта, я залезла туда и выплакалась, чтобы меня никто не видел. Владислав Шурыгин беседовал с Юрой, другими бойцами. Делал фотографии. С Горловки приехала дежурная машина, и с ней приехал наш Красный. Он был, мягко говоря, не вполне адекватный. Шок от потери ребят, вся та эмоциональная и физическая нагрузка последних дней дала о себе знать, и он сорвался. Иногда выпить водки — это единственный способ не сойти с ума. Нужно иметь такой же опыт и железный характер, как у меня, чтобы уметь адекватно реагировать на любую ситуацию и уметь справляться со своими эмоциями. Парень еще слишком молод, и очень сильные эмоции и страдания ему пришлось пережить. Он зачем-то залез в нашу «мотолыгу», порывался куда-то ехать и чуть не выстрелил из пулемета по медпункту. Хорошо, что другие водители додумались откинуть клемму на аккумуляторе. Ни просьбы, ни угрозы, ни ласковое обращение на него не действовали. И тогда мы сделали по-другому. Перестали обращать на него внимание. Мы с Юрием подошли в Владиславу Владиславовичу и извинились. Как-то неудобно, что он стал свидетелем такого безобразного поведения нашего бойца. Он на это нам ответил, что это и есть самая настоящая война, настоящие эмоции. Он много повидал — Афганистан, Чечня, Приднестровье. И везде она одинакова — кровь, грязь, смерть и поломанные судьбы. Наш Красненький еще немного посидел в «мотолыжке», увидел, что никто на него не обращает внимания, и, как маленький мальчик, вылез сам. Пошел в дом, а там уже доктор приготовил шприц с препаратом, чтобы уколоть его и успокоить. Увидев шприц, он выхватил гранату и закричал: «Щас всех взорву!» На крики в дом забежал Юра и крепко обнял парня, зажав собой гранату. «Взрывай, сынок. Только вместе с папкой». И тут он разрыдался. Отобрали гранату, сделали укол, и мальчишка уснул.
А нам поступил новый приказ выдвигаться в Логвиново. Поехал другой мехвод, и я сразу заподозрила неладное — звук работающего двигателя мне не понравился. Но делать нечего, поехали. Получили приказ, забрали в мотолыгу продукты, БК и другие необходимые вещи для минометной батареи, стоящей по дороге на Логвиново, и встретили Капу. Он не долго пролежал в госпитале. Шрам на щеке еще не затянулся, но капитан уже был в строю. Мы должны были вместе с его бойцами выдвигаться в Логвиново. Колонна вышла. Не доезжая до брода, наш МТЛБ все-таки сломался. Полетел какой-то насос, и машина стала. Перегрузили все в другие машины, сами пересели и повели колонну дальше. На попутном транспорте вернулись в Углегорск. Связались по телефону с ротой, сказали, какой нужен насос. К ночи его привезли, и мы уже на другом транспорте выдвинулись за своей мотолыжкой. Ночью кое-как пригнали её в Углегорск. К утру все что нужно было отремонтировано. Мы передремали пару часов, Красненький наш отдохнул и успокоился.
А утром позвонили со штаба и сказали, что на Логвиново раненые и среди них Капа. Прилетели туда, но его уже успела забрать какая-то машина. Я позвонила нашим в медпункт и предупредила, что везут тяжелых. Почти всех ребят мы знали — это были бойцы спецназа, наши друзья и сослуживцы еще с лета. Помогли им съездить и забрать трофеи с подбитого вражеского БТР. Потом один из бойцов позвал нас на другой край деревни, где еще оставались целые дома. Каково же было наше изумление, когда из дома вышли трое стариков — мужчина и две женщины. Погрузили какие-то их немудреные вещи, помогли самим забраться и повезли их в Углегорск. Оттуда их забрали в Горловку. Ребята поделились с нами трофеями, и мы с Юрой привезли в штаб три ПТУРа. Вы себе даже не представляете глаза штабных офицеров, когда Юра вошел в комнату с ПТУРом на плече. В глазах у них читалась мысль: «Господи, когда же вы, наконец, успокоитесь?» Мне в тот момент вспомнились слова из песни Юрия Шевчука: «Чем ближе к смерти, тем чище люди, чем дальше в тыл, тем жирней генералы…» Зато комбат танкачей очень обрадовался такому подарку и немедленно забрал трубы себе.
В медпункте узнали, что Капа тяжело ранен и его уже повезли в больницу. Приехали в госпиталь и мы. На втором этаже стоял столик с фотографиями наших погибших ребят Александра Юдина и Игоря Корнеева. Рядом цветы и свечи. В наше отсутствие в госпитале под видом поминок опять появились эмгэбэшники и обработали коллектив. Устроили безобразную банальную пьянку на глазах у раненых бойцов. С нами почти никто не здоровался. Ротный Мерко появился в госпитале и с видом бурной озабоченности занимался похоронами. Юрий позвонил по телефону женам убитых наших товарищей. Бедный, как же ему было тяжело. Когда-то, когда мы только начали вместе служить, я сказала ему одну фразу: «У каждого настоящего офицера есть свое маленькое кладбище» — но смысл этих слов он понял только сейчас.